В конце концов удалось задремать. Приснился сон, в котором я вновь смотрела в темные глаза Джаспера и чувствовала прикосновение его рук. Он что-то прошептал мне на ухо, и, заливаясь во сне слезами, я упрашивала его: «Что ты сказал, Джаспер? Прошу, не надо загадок. Просто скажи, что любишь меня и никогда не уйдешь». Лицо Джаспера поплыло, растаяло, закачались ветви Ирминсула, передо мной возникли точеные черты баронессы. Она открыла кроваво-красный рот, из которого полезли белесые змеи, и низким мужским голосом произнесла: «Облава! Спасайся!»

Меня толчком выбросило из сна. Яркая оранжевая вспышка ослепила сквозь сомкнутые веки. Раздался лязг, оглушающий грохот. Тоннель наполнили панические крики и суета.

Я подскочила и выбежала наружу. Саламандров огонь в шахте ожил, заливая убогие своды подземной пещеры тревожным красноватым светом. Огромные стальные ворота у входа медленно опускались, отрезая путь к бегству. Обитатели подземелья метались, как потерявшие направление крысы.

— Облава! Остроголовые! — крикнул хромоногий бродяга, пробегая мимо, нырнул в узкий лаз боковой штольни и тут же вылетел обратно, преследуемый фигурой в долгополой шинели.

Я чуть не упала, когда в спину меня толкнула Шер.

— Туда! Туда! — закричала она, показывая на темное отверстие арки в дальнем конце пещеры.

Не раздумывая и не оглядываясь, я пустилась наутек, но далеко уйти не успела. Едва перескочила через деревянные мостки, как кто-то схватил меня за талию и отбросил назад с такой силой, что я отлетела к каменному столбу. За спиной раздались шаги, жесткие пальцы впились в плечо и заставили подняться. Я увидела перед собой ряд медных пуговиц, шишковатый нос и черные усы, похожие на щетку.

— Куда? — рявкнул суперинтендант Тарден. — Набегалась, девочка, хватит. Вигиланты тебя заждались.

Полицейские вывели Шер и Пикерна. Тарден осклабился.

— Знаменитый генерал Линн! Баба, кто бы мог подумать!

— Сдохни, остроголовый, — коротко ответила Шер и сплюнула. Пикерн молчал, потупившись.

Нас повели наверх. Конвоир крепко держал под локоть, грубо тянул вперед, и идти по крутым ступеням было тяжело. Позади хрипло дышал Пикерн, Шер вели впереди, она шла, высоко подняв голову.

— Интересно, откуда они пронюхали? — бросила она не оборачиваясь, и тут получила тычок в спину от конвоира.

— Кассиус пошел к стряпчему Оглетону, — ответила я. — Вот откуда. Стряпчий донес вигилантам.

Пикерн хрипло выругался и пожелал, чтобы кто-нибудь засадил Оглетону в глотку адмиралтейский якорь по самый шток.

— Ничего, Камилла, — прошептал он мне затем на ухо, — если Джаспер на свободе, он нас вытащит. Верь в него.

— Если он на свободе. Если он жив…, — отозвалась я горько. С каждым мгновением я все сильнее падала духом. Надежды на спасение не было.

Мир наверху встретил ярким солнцем. Глаза заслезились, от свежего воздуха закружилась голова, и я чуть не упала, когда конвоир завел мне руки за спину, защелкнул на запястьях «пальчики кадавра» и легко толкнул в спину.

Впереди ждала вереница заляпанных грязью экипажей. Слаженно и проворно полицейские грузили в них арестованных, раздавались глухие удары резиновых дубинок, доносились очереди отборной брани.

Меня втолкнули в темное нутро экипажа и посадили на скамью. Слева и справа расположились конвоиры, скамью напротив занял грузный вигилант. Экипаж неторопливо покатил, подрагивая на кочках и хлюпая талым снегом.

Я остро осознала тяжесть своего положения. Нервы сдали, по телу прокатилась дрожь, но приступ паники продлился недолго. Постепенно отчаяние первых минут отступило, в голове похолодело и прояснилось.

Еще не все потеряно. Рано отчаиваться: Пикерн и Кассиус верят в Джаспера, они не тревожатся о его судьбе. Джаспер жив, он придет на помощь. Что ему канцлер и вигиланты? Он привык иметь дело с противником пострашнее.

Я выпрямила спину — хотя сделать это со скованными руками было неудобно — и попыталась принять вид дерзкий и независимый. Вигилант окинул меня равнодушным взглядом, не спеша достал табакерку и начал набивать волосатые ноздри. Неопрятно чихнул, затряс головой, довольно фыркнул. Я холодно поинтересовалась:

— Куда вы меня везете?

Вигилант улыбнулся, мигнув пустыми как у гадюки глазами. Стало ясно, что ответ мне не понравится, и я пожалела, что открыла рот.

— Мешок-с-Костями, госпожа Агрона, — учтиво произнес он. — Уверен, вам знакомо это название, хотя я предпочитаю официальный вариант. Юстиарий, учреждение исполнения наказаний по приговору высшего триумвирата.

Я непроизвольно вздрогнула.

— Приговор без суда?

— За ним дело не станет, — дружелюбно поведал вигилант. — С преступниками в империи разговор короткий, особенно когда расследование курирует канцлер.

Наверное, мне не удалось сохранить невозмутимое выражение лица, потому что губы вигиланта скривились в усмешке.

Ехать пришлось недолго. Вскоре экипаж остановился, раздалась отрывистая команда и полицейский распахнул дверцу. Я увидела массивное здание темно-серого камня с узкими прорезями окон и воротами, обитыми железом. Над неровной линией крыши кружились стаи ворон. Здравствуй, Мешок-с-Костями, самое зловещее место столицы. Когда горожане говорят о нем, не забывают сплюнуть через плечо.

Пузатые стены и бесформенные обводы действительно придавали зданию сходство с гигантским, плотно набитым мешком: демоны, что возвели Юстиарий век назад, не стремились поразить его постояльцев изысканной архитектурой.

Конвоиры проводили меня к воротам мимо знаменитого символа империи — высокой арки с подвешенной медной звездой. Вновь навалился дикий страх, спина покрылась липким потом, затылок заломило. Я вообразила, что меня отправят под нож сакрификула немедленно, и немного успокоилась, лишь когда конвой сделал остановку в заставленной пыльными картотеками комнате для обыска и регистрации.

Здесь меня первым делом освободили от «пальчиков кадавра». Я потерла онемевшие запястья и несколько воспряла духом. Строгий служащий за допотопной конторкой принялся за дело: записал мое имя, возраст и особые приметы, извлек из шкафа зеркальную доску и потребовал поочередно приложить к ней обе ладони. Затем провел в кабину фонокулуса, велел сесть на жесткий стул и замереть.

Завели механический прибор для отсчета времени. Под его ритмичное тиканье я просидела не меньше десяти минут, пока мое лицо ощупывали лучи камеры-обскуры, работающей на принципах демоновой оптики. Кожу неприятно жгло.

Когда сеанс закончился, полицейский велел громко и отчетливо назвать свое имя и фамилию; и вот, фонокулография с моим изображением и образцом голоса подшита к делу. Мне присвоили номер и превратили в заключенную самой страшной тюрьмы столицы. Вернуться из нее на волю можно лишь отдав не менее десятка лет жизни на жертвенном алтаре. Рассчитывать на милосердный приговор не стоило, и я безуспешно гнала от себя мысль, что Мешок-с-Костями станет моим последним пристанищем.