для размышлений, что он не понимал их резкой и пылкой речи, а несдерженность и спесь видел каждый день, шептал князю, что было опасно нарываться на столкновение с ними.

– Эти дикие, жестокие, неудержимые люди готовы броситься на вашу милость, даже убить. Попасть в замке в их руки, значит, рисковать жизнью. А для защиты, князь, у вас нет никого, кроме этого одного (он указал на Гневоша), который не справится с разбойниками.

Князь был поражён этим предостережением Сухенвирта. Он находил его правильным. По его мнению, было гораздо безопасней, чтобы королева пробралась в дом Гневоша; тогда она была бы гарантом против насилия. Они не посмели бы напасть на дом. В крайне случае они могли защищаться.

Таким образом, первый план подкомория пропал, а Вильгельм остался при другом.

Но и тот требовал приготовлений, времени, размышлений. Гневош с Хильдой должны были сперва осмотреться и выбрать калитку, через которую королева могла бы незаметно выскользнуть из замка с одной охмистриной и подкоморием. Следовало назначить наиболее удобный час дня, такой, чтобы отсутствие Ядвиги в замке не могли скоро заметить и не забили преждевременно тревогу.

Влюблённый князь при всей своей юношеской страсти был рассудителен. Гневош, уже не желающий волокиты, в душе называл его иначе, трусом. Ему было важно не унизить своё достоинство, попав в руки лишь бы какой толпы; кроме того, поэтичная сторона приключения, которую Сухенвирт собирался воспеть, должна была также быть обдуманной и красивой.

Наконец дерзкое похищение нужно было также заранее рассчитать, чтобы провал был невозможен. Бегали с этим, проводили совещания, обсуждали, а время шло.

Королева тосковала. Тогда Гневошу, прежде чем осуществили бы грандизное преступление, пришла в голову идея, что Ядвига, возвращаясь с прогулки, потому что ей в этом не смели бы отказать, могла зайти во францисканский монастырь, в который князю легко было попасть.

Королева с невероятной радостью приняла эту идею, подарив за неё подкоморию богатую цепь, и резко требовала привести её в исполнение.

Когда Гневош принёс ему это, князь очень обрадовался, думая только о том, как ему подобает одеться и как нарядить свой двор, чтобы соответствовать условиям якобы неожиданной встречи и свидания с пани.

Сухенвирт, вызванный на совещание, не отличался рыцарским духом, хотя привык воспевать рыцарские дела; он глубоко задумался. Его задача могла быть опасной, кто-нибудь мог приготовить засаду. Положение требовало осторожности.

Однако на этот раз заботливый о своём герое поэт не взял вверх, пыл победил. Князь тосковал, скучал, жаждал увидеть свою госпожу. Всё-таки сперва Гневошу поручили пойти расспросить настоятеля, а в случае, если это могло осуществиться, так устроить, чтобы королеву ждал в трапезной великолепный приём.

Всем, что могло ему понадобиться, князь должен был обеспечить – посуда, сладости, фрукты, напитки…

Подкоморий немедля отправился с этим поручением к монастырю, потому что знал, как нетерпелива королева.

Отец Францишек приветствовал его со своей развязной, сердечной весёлостью и уважением, какое подобало находящемуся у бока королевы.

– Отец-настоятель, – сказал Гневош, – я тут к вам со смешной просьбой. Я хотел бы на несколько часов занять трапезную.

Настоятель перекрестился.

– Не понимаю, – сказал он.

– Дело в том, что мой князь надоедает мне и задыхается в маленьких комнатах; он хотел бы устроить пиршество… Могут быть достойные гости.

Он закашлял.

– Хотя бы и князю не могу дать нашу горницу для банкета, где висит крест и живут бедность и пост, – ответил настоятель.

– Как это – не могу? – прервал Гневош. – Настоятель имеет монаршью власть, что хочет, то и делает. Вы, пожалуй, не хотите, отец… А только заметьте, что князь может обеспечить вас посудой и запасами; думаете, что потом он их отберёт? Сколько бы монастырю с этого могло обломиться! Гм?

Отец Францишек, который всегда улыбался, и в этот раз рассмеялся, но так поглядел в глаза Гневошу, что подкоморий покраснел и смутился. Настоятелю даже не нужно было отчитывать его ответом, потому что сам он заметил, что больше навредил себе, подав эту мысль, чем обидел монаха.

– Я не то хотел сказать, – поправился он неловко, – но справедливо, что монастырь и орден имели бы заслугу у этого дома, к которому герцог Вильгельм принадлежит по крови.

Отец Францишек, перебирая чётки у пояса, молча слушал. Гневош склонился к его уху.

– Кто знает! – сказал он тихо. – Наша королева, бедолага, одинокая, которую держат в замке как невольницу, может, зашла бы сюда на какую-нибудь минутку развлечься.

Глаза настоятеля засверкали.

– Думаете, что королева приехала бы сюда? Может ли это быть?

Подкоморий кивнул головой.

– Определённо, – сказал он.

– А что на это скажут паны? – хмуро спросил настоятель.

– Смилуйся, отец, чем же они могут упрекнуть это? – воскликнул Гневош. – Это не тайное свидание… на это будет смотреть достаточно людей и глаз. Чтобы королева не имела права развлечься, послушать музыку, песни, а хотя бы потанцевать…

Отец Францишек покачал головой.

– Не очень подобает монастырской трапезной, – ответил он, – чтобы в ней устраивали светские праздники, но панам этой земли и коронованным головам много позволяется, потому что они должны слишком много терпеть и трудиться. Если бы я был уверен, что королева прибудет, и что с князем и с нею будет свита…

– Это я могу вам гарантировать, – сказал Гневош.

– Было бы хорошо, если бы герцог пригласил больше гостей, – прибавил отец Францишек. – Чем больше будет свидетелей, тем лучше.

Подкоморий согласился и на это, хотя почти не знал сначала, кого они могут вызвать, потому что герцог был чересчур гордым, чтобы любого мещанина или шляхтича допустить в свою компанию.

Настоятель, хоть и без особого желания, согласился уступить им трапезную. Но за этим шло то, что нужно было и впустить на кухню людей герцога, и обдумать место для шкафов, потому что герцог Вильгельм не мог обойтись без выступления и того церемониала, который должен был везде его окружать.

Наконец, преодолев все трудности, подкоморий вышел довольный, поспешив сначала сообщить своему господину, что всё складывается очень удачно, а потом желая дать знать королеве, что в будущий четверг сможет найти герцога у Францисканцев. Поскольку надо было задобрить и настоятеля, пригласив кого-нибудь на это торжество, подкоморий не мог сделать другого выбора – только князь Мазовецкого.

Вильгельм очень презирал этого князя, даже не хотел с ним знакомиться, ибо слышал, что Семко добивался короны, но, узнав, что он не имел уже на неё никаких видов, в конце концов согласился на то, чтобы и Семко там присутствовал, словно случайно при первой встрече у Францисканцев.

Этот свидетель был ему неприятен, но мог быть нужен королеве. Попытки