– Я хотел говорить с вами, – сказал казначей с важностью, какую ему придавали должность и кровные узы с Леливами и Топорами. – Я хотел поговорить с вами. Я знал вашего родителя, он был бедный шляхтич, но человек добродушный и честный.

Гневош начал смотреть строго.

– Он всегда с нами держался, – молвил дальше Димитр, – от толпы не отделялся. Вы выбрали себе другой путь. Боже! Думаю, что, пожалуй, вы уедете прочь от нас, потому что здесь вам будет невесело жить.

– Почему? – спросил Гневош.

– Потому что как вы против всех идёте, так вас никто не захочет знать, – спокойно продолжал казначей. – Кто в злом и хорошем не держится со своими, тот нам не свой. – Куда вы думаете уехать?

– Я вовсе не хочу покидать родину, – сказал Гневош. – Я что, преступление совершил, что меня изгнали?

– Ударьте себя в грудь, – ответил Димитр, – вся страна работает на то, чтобы приумножить свои силу, а вы своими заговорами готовите нашу погибель. Если вы думаете, что мы слепы, вы ошибаетесь. Мы не допустим королеве соединиться, несмотря на сговоры у францисканцев. Вильгельм может за заговоры заплатить головой, да и за вашу я не ручаюсь.

Казначей произнёс это с такой силой и уверенностью, что Гневош встревожился и потерял дар речи.

Димитр, увидев результат своих слов, говорил дальше:

– Я знал вашего родителя, хочу вас спасти от гибели.

Он замолчал и дал время подкоморию, который уставился в пол, подумать. Оба долго молчали; Гневош, казалось, колеблется. Затем казначей, изменив тон, сказал насмешливо:

– Австрийский герцог выбрался сюда, по-видимому, с немалыми богатствами в вещах, лошадях, каретах, серебре, драгоценностях… Если ему вдруг придётся бежать, что может быть, всё это придёться бросить…

Гневош поднял голову и только посмотрел, в нём отозвалась жадность. Димитр из Горая говорил дальше:

– Вы бы взяли после него хорошее наследство. Но, чтобы не делать вас богатым, потому что не за что, мы дадим ему выехать со всем, что он имеет.

Подкоморий возобновил речь.

– У вас к королеве сильное предубеждение, и несправедливое; я слуга королевы.

– А действуете так, как если бы были её врагом, – сказал казначей, – её следует охранять, не допустить, чтобы посвятила себя человеку, с которым жить не может, если бы даже с вашей помощью сбежала к нему. Тогда мы, с надлежащим уважением, отберём у него наши сокровища. Подумайте, – докончил Димитр, – что для вас лучше: предотвратить побег королевы и взять после Вильгельма его сокровища, или помогать ей, не получить ничего и попасть под суд?

Похоже, подкоморий уже сам решил, что следует выбрать, и подошёл к казначею.

– Говорите, что я должен делать?

– Вы должны только объявить мне, когда королева думает выйти из замка, и которой дверцей; большего мне не нужно… Вильгельма потом легко будет испугать, а что после него возьмёте, никто вас об этом не спросит.

Глаза Гневоша заискрились.

– Я не хотел бы изменить королеве, – простонал он, слегка обеспокоенный.

– Вы не измените ей, но облегчите ей законный путь. Она сама вам позже будет за это благодарна.

Подкоморий легко поддался убеждению. Чуть подумав, он объявил казначею, что на следующий день Ядвига дверкой, которую ему назвал, вечером собиралась с Хильдой незаметно выйти.

– Я должен был быть с нею, – прибавил он, – но предпочитаю сопровождать герцога, который обещал ждать её под окнами.

Казначей серьёзно выслушал повесть Гневоша.

– Вы только помните, – прибавил он, – что, если захотите меня обмануть, это не пройдёт безнаказанно. Мы до сих пор были к вам снисходительны из-за государыни, но больше мы не будем щадить.

Предатель выругался и вышел. По приказу казначея следили за каждым его шагом.

Димитр из Горая знал то, о чём хотел знать, и имел достаточно времени, чтобы подумать о своём будущем образе действий. Ему было жаль королеву. На совещании у Яська из Тенчина голосовали за то, чтобы все старшие паны Совета у дверки перегородили дорогу Ядвиге и, опустившись на колени, торжественно её просили отказаться от своего намерения.

Димитр был против этого.

– Для неё будет излишний позор и сильная огласка, – сказал он Яське, – разрешите мне одному там находиться. Ручаюсь своей головой, что не допущу королеву совершить это. Если разгневается, то только на одного меня, а на всех и на государство предубеждения иметь не будет.

В конце концов все согласились с мнением казначея.

День до вечера проходил без какой-либо заметной перемены в жизни замка. В свой час королева была в костёле, потом принимала Радлицу и нескольких панов, находилась в обществе своего женского двора. Может, только присмотревшись к самой государыне вблизи, можно было заметить на этом лице беспокойство, задумчивость, рассеянность и страх, какой в ней пробуждало каждое более оживлённое движение. Она подходила к окнам взглянуть на солнце, как будто не могла дождаться его заката.

Гневош, позванный пару раз, приходил, вовсе не показав, что изменил мыслей, и готовился к предательству.

Женский двор королевы ещё находился с песнями возле прялок, когда Ядвига с Хильдой ускользнула из своих комнат, накрылась тёмным плащом и по проходу, который был пуст, направилась к двери, выходящей неподалёку от стен и ворот, так, что только несколько шагов ей нужно было сделать, чтобы оказаться у сводчатой двери, которая вела на тропинку за валы. По дороге они никого не встретили.

Эта часть двора была пустой; тень от домов покрывала её мраком. Дверка, через которую Ядвига собиралась выйти, служила раньше для челяди, для того, чтобы вносить и выносить разные запасы, а теперь была заперта, и королеву уверяли, что даже стражи при ней не было. В маленьком углублении находились дубовые, обитые железом ворота, запертые засовом, который входил в стену. Он тоже должен был быть убран, а Хильда держала в руке ключ, которым, как говорили, замок легко было открыть.

Подойдя к дверке, старушка осторожно выглянула и никого не увидела… Спешным шагом обе зашли под свод, к которому вело несколько каменных ступенек. Каково же было удивление королевы, когда по обеим сторонам ворот стояло двое человек с алебардами.

Побледнев, она схватила за руку Хильду, чуть задержавшуюся, но, тут же поборов страх и колебание, пошла живей и крикнула страже, чтобы открыла.

Во мраке распознать людей было нельзя и они тоже будто не узнали королеву, не двинулись с места и, казалось, не готовы слушаться.

Ядвига с всё большим волнением подбежала ближе, у одного из стоявших собственной ручкой она вырвала бердыш, которого он вовсе не защищал, и вознамерилась ударить им в дверь. Она