Одновременно Андрея мучила совсем другая, совершенно практическая забота — а что, если английский адмирал, напуганный или хотя бы насторожившийся от такого капитального разгрома, не рискнет продолжать столь удачно завязавшийся конфликт и потребует от своего начальства решить дело миром? Это сломает весь тщательно спланированный и подготовленный план летней кампании…

…Но сомневался Новиков зря. Во-первых, адмирал Сеймур не принадлежал к типу людей, склонных делать здравые выводы из критических ситуаций. Встречая сопротивление своим планам и действиям, он приходил в сильнейшее раздражение и начинал ломиться к цели с утроенной энергией.

Такие люди составили славу Британии в восемнадцатом-девятнадцатом веках, и они же привели ее к историческому краху в веке двадцатом, когда соотношение сил в мире перестало соответствовать пропорции между уровнем имперских притязаний и реальными возможностями.

А во-вторых, адмирал не сумел сделать выводов и чисто военных. Он вообразил, что имела место роковая случайность, помноженная на личную нераспорядительность командира группы эсминцев. Встретился с неплохо вооруженным пароходом, неправильно оценил обстановку, подставил свои корабли под неприятельский огонь, не организовал должным образом спасательных операций.

Сыграла свою роль и иезуитская предусмотрительность Воронцова.

Когда «Виттори» передал радиограмму с просьбой о помощи, по тревоге высланные в море буксиры дотащили лишенный хода эсминец до стамбульских причалов. Спустившиеся в исковерканное машинное отделение механики довольно быстро обнаружили застрявший в междудонном пространстве пятидесятифунтовый обломок расколовшейся на части чугунной болванки. Уцелевшая донная часть снаряда имела отчетливо читаемое клеймо: «Обуховский з-д, СПб, 1889 г.».

— Вы идиот, коммандер! — кричал с побагровевшим лицом, особенно ярким на фоне снежно-белой бороды, адмирал Сеймур. — Что вы несете насчет сверхмощных скорострельных пушек?! Любуйтесь сами! — Он сдернул салфетку с глыбы искрящегося на изломах чугуна. — Русские воткнули на эту американскую лайбу старые десятидюймовки с севастопольских фортов. Не знаю, правда, в чем тут дело. Наверное, все приличные пушки ушли на сухопутный фронт. Если бы у них нашлось с десяток великолепных стотридцатимиллиметровок с «Императрицы Марии», ваша жена уже получила бы соболезнование от адмиралтейства. С двадцати кабельтовых, на которые вы им подставились, в вас наделали бы дырок больше, чем в головке голландского сыра. Идите, коммандер. — И уже в спину уходящего нетвердой походкой офицера бросил: — И подумайте, что вас больше устроит — капитанский мостик речной канонерки в Правади, где вас заживо сожрут москиты, или должность начальника десантной партии, когда мы пойдем наводить порядок в этом поганом Севастополе. Там вы, возможно, сумеете вернуть себе серебряные шевроны.

Слова адмирала означали, что он переводит Вудворта из комсостава флота в морскую пехоту. И одновременно что считает вопрос об акции возмездия решенным. Согласие же верховного комиссара де Робека и первого лорда адмиралтейства представлялось ему пустой формальностью. Флот его величества таких оскорблений не прощает никогда и никому.

Крымская весна в этом году выдалась на удивление ранняя и дружная. К концу апреля все, что могло распуститься, распустилось и даже бурно цвело — сирень, каштаны, миндаль, белая и розовая акации, прочие представители южной флоры, в которой Шульгин разбирался постыдно плохо, поскольку вся его жизнь прошла в средней полосе или районах, приравненных к Крайнему Северу. А на юг если и удавалось выбираться, то отчего-то исключительно в бархатный сезон, когда все нормальные люди интересуются ботаникой только в виде уже спелых плодов съедобных растений, а главное — продуктов переработки одного из них, составляющего законную славу Черноморского побережья Крыма и Кавказа.

И температура устойчиво держалась вторую неделю вполне летняя, так что узкий песчаный пляж на берегу бухты, где базировалась «Валгалла», отнюдь не пустовал. Правда, прелестями зеленовато-хрустальной воды, безоблачного неба и в самую меру жаркого солнца по-настоящему наслаждались только Наталья Андреевна и Аня. Иногда к ним присоединялась Ирина, выкроив два-три часа в своем напряженном графике пусконаладочных работ на броненосцах.

Пользуясь полным уединением, они загорали топлес, включая и совершенно уже натурализовавшуюся в их компании Анну.

Щурясь от бьющего в глаза полуденного солнца, Ирина вдруг спросила:

— А ну, девчата, кто лучше русский язык знает? Как правильнее сказать: «Высокий борт парохода надежно защищал их от нескромных матросских взглядов с брандвахтенного „Три святителя“» или же с «брандвахтенных „Трех святителей“»?

Завязался веселый филологический спор, напомнивший Ирине студенческие дискуссии на филфаке МГУ, вроде той, где долго обсуждалась проблема ударения в слове «ложить».

С подъездной дороги послышался чавкающий звук работающего на малых оборотах четырехтактного мотоциклетного двигателя. Анна испуганно набросила на плечи махровую купальную простыню, а Ирина с Наташей просто не спеша вновь перевернулись со спины на живот.

— Нам нечего скрывать от своего народа, — с легкой подначкой в адрес засмущавшейся юной подруги сказала Наташа.

Из рощи выкатился на пирс тяжелый «БМВ»-одиночка, ведомый Шульгиным в пропыленном и выцветшем камуфляже, с закатанными до локтей рукавами и с нарочитой небрежностью положенным поперек бака автоматом.

— Приветствую прелестных наяд… Или русалок? — Сашка был не слишком силен в мифологии и сразу же получил от Ирины легкий щелчок.

— Спасибо, хоть хватило деликатности прямо утопленницами не назвать. А вообще-то мы нереиды здесь все…

— Тем более, девочки, тем более. Дозволите изнуренному воину омыть организм в водах Понта Эвксинского? — поинтересовался он, расстегивая рубашку.

— А чего ж? Мы даже и отвернуться можем, — скромно опустила глаза Наташа, одновременно поворачиваясь так, что ее не успевшие загореть груди не увидел бы только слепой. Каковым Сашка Шульгин отродясь не был.

Проплыв метров сто в прохладной, но удивительно легкой и приятной воде, Шульгин лег на спину, чтобы видеть только высокий обрывистый берег, освещенный перешедшим зенит солнцем, и начал думать о простом и вечном — что вот наступил и длится еще один момент в жизни, когда он ощущает себя свободным, ни от кого не зависимым человеком, почти растворившимся в море и небе, и это хорошо, это похоже на счастье, жаль только, что нельзя забыть — это все слишком ненадолго, на десять-пятнадцать минут, а потом все вернется на круги своя, и снова придется жить и действовать в предложенных, хотя и не Станиславским, обстоятельствах.

В это же время Наталья, смахивая прилипшие к груди песчинки, сказала Анне, которая торопливо собирала разбросанные рядом детали туалета и затягивала на талии узкий поясок халата:

— Не суетись. Пойди на пароход и оденься как следует. «Господин генерал» наверняка собирается пригласить тебя покататься. Потом поужинаете в каком-нибудь подходящем месте…