еще немного подумала о своих невзгодах и через несколько минут… забыла о них. Вот в чем ее беда. Хотя в жизни больше черного, чем белого, она не может долго смотреть на черную сторону. А может, до нее ничего не доходит, и она неправильно его понимает? Может, он пока нарочно не выказывает своих истинных чувств — кроме как в постели? Но разве этого мало? Сгорая от страсти, он шептал ей что-либо ласковое или грубое, но всегда то, что ей нравилось… Она замечталась… У него есть дом, куда он собирается переехать. Почему же ей не поехать вместе с ним, вместе с их ребенком? Все будет в порядке. Она полюбит деревню. Ведь она со вкусом одевается и не ведет себя, как шлюха, черт возьми! Она привыкнет, подчинится любым его прихотям. Добрая мать, хорошая хозяйка, по воскресеньям — церковь. Научится играть в бридж, ездить на лошади (о боже, только не это), быть доброй женой. Да, и женой, помимо всего прочего. Если он женится на другой, та всю жизнь так ничего и не узнает. Но как знать, вдруг на порог придет беда? Нечестно, если беда выпадет на долю другой женщины, если та обнаружит, что ее муж совсем не такой, каким представляется — это разобьет ее сердце. А Белль — ей все равно. Они разделят опасность на всю жизнь поровну и станут защищаться, если злая судьба приведет полицию. Неужели он в конце концов не поймет этого? Неправда, поймет. В тот самый день, когда она пришла к нему с запиской от Сарлинга, судьба соединила их вместе, уготовила друг другу на горе и на радость. И, конечно, со временем он это поймет. Обязательно.

Белль успокоилась, встала и налила бренди. «Ты слишком угрюма, Белль. Всегда заглядываешь в темные углы жизни». Она отхлебнула глоток, безмолвно подняв тост за себя, за долгую жизнь и счастье с любимым человеком. Но, отвернувшись от бара, она как будто перешла из тепла в холод, под сквозняк, и почувствовала, как разваливаются ее воздушные замки.

Рейксу осталось ждать почти целый месяц. Если ничто не изменится, не стоит возвращаться в Лондон раньше, чем за неделю до отплытия «К.Е-2».

Им полностью овладела деревня, мысли о предстоящем исчезли без следа. План был подготовлен, продуман и ждал своего выполнения. Не стоило снова и снова ворошить его.

Рейкс опять окунулся в славную знакомую жизнь, которой скоро заживет снова и до конца своих дней. Он рыбачил в Тау, Торридже и Тамаре. Однажды в прохладный ясный день он поймал трех лососей. Самый большой весил шестнадцать фунтов, морская слизь еще не успела сойти с его чешуи.

Весна входила в силу. В береговых кустах звенела лазоревка.

Зимородки, как пестрые метеоры, проносились среди ветвей с лопающимися зелеными почками, трясогузки кланялись и гонялись друг за дружкой по речным камушкам. Однажды вечером, стоя на берегу пруда, Рейкс заметил, как совсем рядом проплыла норка, похожая на шустрого тюленчика. Как-то ему перебежала тропинку выдра. Она остановилась, понюхала воздух, повернув мордочку к Рейксу, и не спеша двинулась дальше в заросли рододендронов.

Рейкс понемногу оттаял, обедал с друзьями, старался устроить так, чтобы вокруг него кипела жизнь, черпал из нее силы и утешение. Мери вернулась, но он видел ее только раз в доме товарища. Они мило побеседовали, но было ясно, что между ними все кончено. Он был благодарен ей за то, что она сделала для них обоих, за то, что в конце концов, сделал бы он сам.

Альвертон уже отремонтировали, но Рейкс понимал, что не только не введет туда другую женщину, но и не переедет сам, пока с «КЕ-2» не будет покончено.

Иногда по вечерам, когда уходила миссис Гамильтон, звонила Белль. Обычно она медлила класть трубку, и он позволял ей болтать, сколько вздумается.

В середине апреля она сказала:

— Тебя хочет видеть Бернерс. Что передать ему, Энди? Когда ты приедешь?

— Послезавтра. Передай, что мы встретимся утром в клубе.

— А ко мне ты заедешь?

— Конечно. Мы с тобой пообедаем в ресторане.

…Рейкс приехал утренним поездом и встретил Бернерса за завтраком. К его удивлению, в клуб пришел и Бенсон. Рейкс узнал, что вертолет они испытали, все в порядке, машина надежная.

— Сегодня мы с Манделем уедем из Англии, — сказал Бенсон. — Бернерс вернется во Францию за два дня до отплытия. Если что-нибудь стрясется, если вы захотите связаться с нами, пользуйтесь номером Эпплгейта. Для страховки мы проверили двух-трех маклеров, связанных с золотом в Сити. Оказалось, на судно погрузят больше тонны слитков. Прогноз погоды вы получите в Гавре. Мы узнаем погоду в районе Бреста, и Бернерс позвонит Белль прямо на корабль. Он будет травить баланду, и тогда Белль спросит, как здоровье его тети. Если Бернерс ответит, что все по-прежнему — порядок, а если скажет, что она чувствует себя гораздо хуже, значит, операция откладывается. Если около полуночи погода будет дрянной, то вертолет не прилетит, и вы не станете ничего предпринимать.

— И останусь без билета на корабле.

— Это не так уж серьезно, — пожал плечами Бенсон. — Можете сказать, что не в силах расстаться с мисс Виккерс, и предложите заплатить за билет.

После завтрака Рейкс отправился на Маунт-стрит. По пути он заглянул в цветочную лавку и вошел в дом с букетом красных гвоздик.

Это было выше ее сил. Он впервые подарил ей цветы, и когда после объятий и поцелуев она держала их в руках, то не могла избавиться от сладкой мысли: «Разлука доказала, как много я для него значу. Он скучал и хотел это сказать, но не словами, а букетом цветов». Она знала, что это розовые мечты, не больше, но наполовину верила в них и потому совсем расклеилась.

Белль пошла на кухню, опустила цветы в вазу с водой, вернулась и поставила их на стол. Она стояла рядом с цветами и улыбалась ему, и слова, которые ей не хотелось говорить, как-то сами выплыли наружу.

— Они прекрасны, Энди… Словно… словно кто-то сказал тебе обо всем… Да, знаешь, здесь просто то… ну то, чего мы хотели оба. Ты выразил это цветами.

Рейкс отнес портфель в спальню.

— У моего отца в беседке были гвоздики. Растил он их растил, а потом здорово поругался из-за них с садовником. Бог знает почему. Они всегда ссорились из-за растений. И после отец гвоздики не садил.

Белль поняла, что он не услышал никакого намека в ее словах. Мгновение она колебалась: открыться или промолчать? Но, черт возьми, должен же он