Из-за катастрофы с поездом близ Черни все отзываются с ужасом и негодованием на управление Московско-Курской железной дороги. Пишут, что правлению ее было давно известно ненадежное состояние Кукуевской насыпи, под которой проведена труба для пропуска воды, накопляющейся в широком овраге или ложбине. Труба оказалась недостаточною для пропуска воды и была повреждена, а вследствие того, под влиянием случившегося в ночь на 30 июня сильного ливня, вся насыпь осела и глинистое ее полотно начало ползти, обратилось в какую-то полужидкую грязь, в которой и были погребены 6 или 7 вагонов поезда с сидевшими в них пассажирами. Страшная смерть быть заживо погребенными в тине! Число погибших еще не приведено в известность: по одним расчетам – около 60, по другим – до 170… [После катастрофы правление дороги показывает столь же мало заботливости и распорядительности, как и прежде.]

Сегодня же узнали мы о страшном преступлении, совершенном на нашем Южном берегу, в шести верстах от Ялты, близ Магарача. В ночь на 9 июля семейство Сабининых, жившее особняком, зверски умерщвлено, и дом сожжен. Одна из сестер Сабининых, Марфа, проживающая отдельно от семьи вместе с баронессою Марией Петровной Фредерикс (бывшей некогда любимой фрейлиной императриц Александры Федоровны и потом Марии Александровны), в устроенной ими обеими общине для вспомоществования бедным больным, в расстоянии какой-нибудь полуверсты от собственного дома Сабининых, прибежала на место совершившегося преступления, когда всё было уже кончено. Она нашла еще в живых одну из сестер, но обгорелую, изуродованную и с веревкой на шее. Уцелела еще одна сестра, Мария, уехавшая недавно в Харьков. Небывалое в здешней стороне преступление произвело страшное впечатление в населении; толков много; догадкам разного рода нет конца. Кто предполагает просто преступление разбойничье, грабеж; кто – мщение и ненависть к семье Сабининых. Надобно выждать, что покажет следствие.

16 июля. Пятница. Сегодня ездил в Ялту и оттуда в общину баронессы Фредерикс и Марфы Сабининой. Нашел у них и сестру Марию Сабинину, приехавшую из Харькова. Третья сестра, Александра, найденная еще живою на пожарище, прожила всего 3 дня в страшных страданиях и вчера похоронена. Видел я и самое пепелище; наслушался много рассказов о подробностях преступления. Каждый день на месте происходят допросы чинами прокурорского надзора, в присутствии самого губернатора Всеволожского, прискакавшего из Симферополя немедленно по получении телеграммы о преступлении 9-го числа.

Полиция вся на ногах: в одно время со мной приехали в Джемьету множество разных лиц судебного ведомства и полиции. Но там не узнал я никаких новых положительных данных, по которым можно было бы напасть на след преступников. По возвращении же оттуда в Ялту я заехал в Эдинбургскую гостиницу, чтоб отдать визит губернатору; застал у него одного из лиц судебного ведомства – Анастасьева, соседа Сабининых, и услышал самые неожиданные сведения, которые дают совершенно новый оборот всему делу, если только приводимые факты подтвердятся на следствии. Возникает будто бы страшное подозрение на ту из уцелевших сестер Сабининых, Марию, которая была в отсутствии, в Харькове, да еще на одну темную личность, некоего Пелисье, проживавшего по временам у своего брата, управителя имения, того именно Анастасьева, которого я застал у Всеволожского.

Я изумился, услышав такое предположение; чтобы женщина решилась так зверски погубить мать и сестер и сжечь их дом только из-за того, чтобы выместить какую-то на них злобу и воспользоваться ничтожным наследством! Просто невероятно. Однако же губернатор приводит некоторые поразительные факты в подтверждение подозрения и сам до того убежден в действительности предположения, что надеется сегодня же положительно констатировать виновность сестры Марии Сабининой и названного выше орудия ее – Пелисье.

Всеволожский уговаривал меня остаться на несколько часов в Ялте, чтоб узнать о результате предстоящего сегодня допроса. Однако же я не мог и не желал терять времени, а на возвратном пути из Ялты домой заехал в Ливадию к Горбунову и преемнику его, подполковнику Плецу, а потом в Кореиз к графине Тизенгаузен. И тут и там, конечно, один только разговор – о деле Сабининых.

17 июля. Суббота. Сегодня весь вечер провели у нас в Симеизе губернатор Всеволожский и его жена; они уехали после ужина при свете полной луны. Ночь была великолепная. Разговор, конечно, более всего вращался около сабининского трагического происшествия; но до сих пор расследование не привело еще к положительным результатам.

28 июля. Среда. Прочел в «Инвалиде» приказ по военному ведомству о переименовании военных гимназий в кадетские корпуса. Хотя с первого взгляда кажется, что перемена названия не имеет никакого существенного значения, однако же в моих глазах это переименование есть не только первый шаг к замышляемой ломке, но и само по себе может служить признаком взглядов, господствующих ныне в высших сферах. В самом приказе переименование это мотивировано желанием сохранить память о прежних кадетских корпусах, оказавших вековые заслуги и давших России столько доблестных питомцев. Стало быть, как бы выражается сожаление об упразднении этих заведений и позабывается всё то, что заставило двадцать лет тому назад коренным образом преобразовать их. Притом прямо высказано, что новые кадетские корпуса руководствуются существующими для военных гимназий положениями «впредь до изменения их законодательным порядком». Это уже ясно и положительно.

Переименование, во всяком случае, будет приятно Каткову; быть может, даже оно и внушено им: он добился того, чтобы священное в его глазах название «гимназия» не было прилагаемо к ненавистному для него учебному заведению чисто реального характера. Всего же прискорбнее видеть и в этом частном и, по-видимому, несущественном распоряжении общее стремление к отмене всех реформ предшествующего царствования.

13 августа. Пятница. Ездил я в Орианду и провел около часа в беседе с великим князем Константином Николаевичем. Говорили более всего о прискорбном направлении нынешнего правительства нашего, поставившего себе задачей во что бы ни стало отменять и переделывать всё наповал, что только было совершено в прошлое царствование. Великий князь также порицает переименование военных гимназий в кадетские корпуса. По этому предмету появились уже многие статьи в газетах: есть, конечно, такие, которые восхваляют прежние кадетские корпуса и одобряют настоящее распоряжение; но в изданиях более независимых довольно откровенно напоминается о том, какую славу имели корпуса и почему решено было 20 лет тому назад их преобразовать. К сожалению, новые поколения не справляются с опытом предшествующих поколений и воображают, что улучшают современное, возвращаясь к старому, уже отжившему и признанному в свое время негодным.

Николай Николаевич Обручев в длинном письме сообщает мне о некоторых работах, ныне готовящихся в Главном штабе. К сожалению, из всех этих работ я не могу ничего одобрить. Переформирование кавалерии имеет главною целью привести полки в 6-эскадронный состав. Против этого я ничего бы не возражал, тем более что всегда сознавал недостаточность у нас конницы сравнительно с другими армиями. Если я ничего не предпринимал для увеличения численности нашей кавалерии (за исключением разных мер, принятых в видах улучшения казачьей нашей конницы), то потому именно, что не видел возможности увеличить бюджет Военного министерства, на который и без того уже так сильно вопили.