Всех описывать не могу, у меня узкое поле зрения!

Холод. Голод. Пайки, которые раздражали своей скудностью и даже «угнетали дух»!

Россия! Россия! Страстно любимая! Стали увлекаться Грином, хотя искусственность его всеми тогда чувствовалась!

Неполноценное питание в продолжение многих лет! Отсутствие летом зелени, салата, редиски, лука! Отсутствие ягод, яблок!

Мы тогда не понимали еще, не знали, что это за штука «витамины». Ущербное питание, вялые функции физического тела действовали как-то на психику. Она порождала ущербные, странные, искривленные продукты!

В монастырях сознательно недоедали, чтобы сильнее веровать, грезить наяву, иметь видения.

— Верую! Верую! Верую исступленно!

Почему-то это особенно было заметно в живописи. Мозг живописца порождал невиданные и внежизненные продукты.

Одержимость идеями! В эти годы недоеданий, антивитаминные годы, идеи становились исступленно грозными и озлобленными!

Да и могло ли быть все в порядке при холодах и голодах с медицинской и психиатрической точки зрения! Вряд ли!

Много читали… Уходили, уходили куда-то вдаль, сладко соскальзывали по касательной в сторону от сегодняшнего бытия и быта. Увлечение Гофманом! «Серапионовы братья»!

Кто не был в этой колбе с искусственным воздухом, в этой оранжерее, в этом микроклимате, тому не понять некую внежизненность интеллектуальных порождений того времени!

«Записки мечтателя». Только вслушаться надо в звуки этого названия!

Вспыхнула любовь к Лескову. Обычная, наиреальнейшая Россия вдруг предстала в каких-то «зачарованных» образах! Побыть там хоть немного! В этой далекой от нас жизни!

Вот тут-то и родилась атмосфера для увлечения Грином! Прощали ему… его искусственные «Тапарбаны».

Ломились в театры! Вряд ли даже требовалось, чтобы актеры были талантливы. Не надо даже и слушать пьесу внимательно!

Но театр — это коробка с чарами. Огни, не наши костюмы…

Это какой-то наркотик, он пьянил сам по себе, даже с дрянными декорациями, с неважнецкими актерами. Коробочка-сарайчик с воздухом эфемерного счастья!

Драма из современной жизни с идеями! Но тогда бы никто и не пошел в этот «сарайчик»! Многое, многое не так представляется теперь…

Расцвет театра? Ерунда! Глупость!.. Нет! Расцвет зрителя с его какой-то особо настроенной психикой! Душа жаждала того «самого», что дает театр! Самый плохой, самый дешевый театр! Но театр!

Однако рядом, под тем же небом, на тех же тротуарах и площадях… Поэзия цвела!

Но самые ядовитые, почти потусторонние цветы произрастали в мозгах живописцев! Вместо чудного, пронизанного солнечными лучами лиственного леса, с его березами, кленами, липами и дубками, стали вырастать на сухой почве песка колючие кактусы, под небом серых сумерек! Анчары!

Одно диктаторство Петрова-Водкина в Академии художеств чего стоит!

Один семестр писать все ультрамарином. Другой — все желтой охрой и третий семестр — какой-то дешевенькой (дорогой-то и не было) красной краской! Сферическая перспектива при рисовании какого-нибудь горшка на столе!

Какая безудержность тиранства и «самовластительства», если вспомнить этот термин Пушкина!

Если хочешь учиться — подчиняйся! Иначе — вон!

Обратная сторона бесплатного обучения!

Люди не любуются живописью, а верят в один из ее «толков», «сект»!

Холодная и какая-то злая продукция живописи иных планет! Не нашей милой земли, на которой когда-то жили Джорджоне, Тицианы, Веласкесы, Рубенсы!

Серый, мертвенный отсвет на этой живописи без чувства!

Но при такой зоркости, когда не прощаются даже коровинские «Лунные ночи», чем же можно объяснить этот сюсюкающий притор последних предреволюционных выставок «Мира искусства»?

Я помню вернисажи этих выставок… художников… публику, — как теперь бы мы сказали, очень «классовую»! Графы Комаровские, Стеллецкие, Гауши, еще какие-то рукодельные стилизаторы!

Стилизаторы под все: под иконы, под перламутровые табакерки XVIII века, под подушечки, вышитые бисером… И так все аккуратненько, чистоплюйски… с «подлизоном» и с улыбочкой!

Вот иногда и хочется «отшелушить» от «Мира искусства» Александра Бенуа, острого, меткого, наблюдательного, так хорошо чувствующего художественную форму… когда она сделана, выражена в некоем психическом порыве и когда она вылизана, чистописательски, на пятерку, отполирована…

Отшелушить от этих чистоплюев или мастеров с наигранной бравурностью! Выделить Бенуа от искусства, порожденного самим же Бенуа!..

Тень трагедии, — личной или общественной, — сжигающая страсть, страсть, перехлестывающая границы дозволенного и общепринятого, — вот что эти изрисованные бумажки, исписанные холсты превращают в искусство! Без этого отблеска внутреннего жара не рождается чудо, не рождается искусство. А мимо этих изрисованных бумажек и тряпок так легко пройти позевывая!

Можно отнестись ко всей этой продукции как к сугубо личному делу, добыванию денег, перекладыванию их из кармана «любителя и