замковой мельницы. При этом сам Франческо настоял на внесении отдельным пунктом права пожизненного пользования для Леонардо, незаконнорожденного сына сера Пьеро, в случае смерти выгодоприобретателя, не оставившего законных наследников. Это был последний раз, когда Леонардо спустился из города в Кампо-Дзеппи и обнял мать.

Пролетели годы, дочери подросли, настала пора подумать о свадьбах, готовить приданое, пускай и небольшое. А ведь расходы наши только увеличивались, да и земли уже были распроданы. В 1474-м вышла замуж Пьера, в 1478-м настала очередь Марии. В Кампо-Дзеппи по этому поводу устроили большое празднество, пришли даже нотариус и священник из Сан-Панталео. Каким счастьем светились глаза Катерины, которую все теперь звали монной Катериной, когда она смотрела на замужних дочерей, таких же красивых, как она сама. Самых красивых во всей округе. А вот Франческо не женился. Весь в меня, каким я был по молодости. Терпеть не мог эту жизнь, эту землю. Вот и ушел, едва только смог. В солдаты, в Пизу.

С братьями да Винчи мы по-прежнему общались очень тесно. Сер Пьеро, воспользовавшись знакомством с монахинями из Сан-Пьетро-Мартире, снял вместе с Франческо дом в замке, а затем и заброшенную печь в Меркатале, с правом восстановить ее, предоставляя монастырю в качестве арендной платы триста обожженных кирпичей в год. Я по необходимости выступал свидетелем нескольких подобных сделок. Однажды сер Пьеро даже настоял, чтобы я явился во Флоренцию засвидетельствовать какое-то важное завещание. Ему понадобился доверенный человек: я, невежественный крестьянин, не умеющий ни читать, ни писать. Я, конечно, сходил, хоть и не слишком охотно, поскольку сера Пьеро в отличие от Франческо видеть не слишком-то рад. Конечно, не то чтобы я и знать его не желаю. Слишком уж многим я обязан этому нотариусу. Много лет назад именно сер Пьеро помог мне вырваться из пизанского гарнизона и вернуться домой. И потом, есть еще Катерина, как бы это ни было неприятно, приходится признать, что если она и стала моей женой, моим величайшим сокровищем, то лишь благодаря некоторому участию сера Пьеро.

16 октября 1479 года мы собрались в доме Джованни ди сер Томме Браччи в приходе Санта-Тринита, где сер Пьеро и составил завещание. Семья Браччи владела среди прочего множеством земель в окрестностях Винчи, в том числе участком с домом и маслодавильней, который сер Пьеро во что бы то ни стало хотел заполучить. 28 декабря старый сер Томме, находясь на смертном одре, отписал участок монахам-сервитам из Сантиссима-Аннунциаты, а три года спустя сер Пьеро, бывший монастырским поверенным, его выкупил. Вернувшись из Флоренции и пересказав этот случай Катерине как пример находчивости нашего приятеля-нотариуса, я и представить себе не мог, насколько она будет растрогана: едва ли не в слезах, что было для нее чем-то невероятным, моя жена объяснила, что именно в этот дом ее, беременную, привезли на грани жизни и смерти из Флоренции, именно там она родила сына. Должно быть, нотариус решил закрепить за собой право владения домом, где произошло чудо рождения Леонардо, чтобы время от времени побродить в одиночестве по этим комнатам, вспоминая жизнь и любовь, которые мог бы иметь всегда, но получил лишь на краткий миг.

В последний раз, когда мы виделись, я все хотел расспросить его об истинной причине. Это было три года назад, когда я поехал во Флоренцию, чтобы зарегистрировать помолвку Лизы с одним крестьянином из Монтеспертоли, оговорив скромное приданое в 35 лир. И вот 7 сентября стою я на виа Гибеллина у стола, за которым спокойно, даже равнодушно пишет что-то сер Пьеро… В общем, я промолчал. Так ничего и не спросил.

В том же году я подал последнюю свою кадастровую декларацию. На Кампо-Дзеппи у меня мало что осталось. Дом, где мы живем, точнее, даже не целый дом, а лишь половина, другая, выходящая на дорогу, двор и участок двоюродного брата Мазо ди Марко, принадлежит моему брату Якопо. Земли у меня теперь немногим больше шести стайоро, что дает нам четыре с половиной четверика пшеницы и две с половиной бочки вина. По правде сказать, выходит чуть больше, но в налоговом управлении я это декларировать не стал. Все равно крохи. Мало-помалу соседи, побогаче и похитрее, отобрали почти всю нашу землю, да и то немногое, что осталось, я обрабатываю едва-едва, надрывая жилы, поскольку сын мой Франческо давным-давно уехал, и я, одинокий старик, уже не справляюсь, а в доме остались лишь женщины: Катерина, по-прежнему сильная и красивая, что работает в поле вместе со мной, а когда и вместо меня; Пьера, что, овдовев, вернулась домой в трауре; и Сандра, которой уже двадцать четыре, и один Бог знает, выйдет ли она еще замуж, в таком-то возрасте и без приданого, ведь денег у нас нет. Франческо – тот вовремя все понял и ушел, не дожидаясь конца. Нашего конца.

Я сижу на крыльце старого дома и гляжу, как садится за холмы алое солнце, завершая очередной Божий день. По тропинке через поле идет Катерина, а за ней гуськом, одна за другой, дочери, Пьера и Сандра. Эта картина напоминает мне, как много лет назад мы ходили к воскресной мессе в Сан-Панталео и дети следовали за нами, выстроившись вереницей, от самой старшей к самой младшей, а старый священник с радостной улыбкой глядел на нас с паперти.

Они ходили втроем насобирать хвороста для очага. Я слышу их шутки, смех, веселую болтовню, что становится вдруг чуть серьезнее: наверное, выросшие, но такие одинокие девочки и их мать, что не устает их подбадривать и утешать, задумались о будущем. Полный дом женщин. Поддерживают, помогают друг другу выжить в мире волков. А волки эти – мы, мужчины, только и умеющие, что рычать, кусаться и воевать. Лишь рядом с женщинами мы становимся добрыми пастырями. Быть может, однажды и наша натура изменится. И сделают это женщины.

Я как мог всегда старался не быть ни волком, ни пастырем, ни для них, ни для кого-либо. Здесь я теперь остался единственным мужчиной: старик, что едва волочит ноги, опираясь на палку. Катерина выглядит куда моложе, а ведь должна быть примерно моей ровесницей, хотя никто, даже она сама, не знает точно сколько ей лет, поскольку счет ее годам теряется во мраке, в краю и мире, где, возможно, время не слишком походило на наше и текло без нужды его измерять.

Наверное, она и впрямь ведьма, как сказал однажды, то ли шутя, то ли всерьез, новый священник в Сан-Панталео, пораженный, а может,