К этому времени он говорил по-немецки почти так же свободно, как на африкаансе, во всяком случае гораздо лучше, чем по-английски; на английском языке он говорил неохотно и с сильным акцентом. Римско-голландское право удовлетворяло его своей логичностью и глубокой философией, и кодекс Юстиниана он читал, как увлекательный роман; в то же время его заинтересовали политика и социология. Они с Рольфом бесконечно разговаривали и спорили, скрепляя при этом свою дружбу.

Боксерские успехи сделали его знаменитостью в Стелленбосском университете. Поэтому часть профессоров относилась к нему с особым вниманием и снисходительностью, другие вначале были настроены сознательно враждебно и вели себя с Манфредом так, словно он тупица, пока он не доказывал противоположное.

– Быть может, наш знаменитый боксер позволит нам прибегнуть к мощи его интеллекта и прольет свет на концепцию национал-большевизма?

Это сказал профессор политэкономии, высокий аскетический интеллектуал с проницательным взглядом мистика. Хотя родился он в Голландии, родители совсем маленьким привезли его в Южную Африку, и теперь доктор Хендрик Френч Верворд был одним из ведущих африкандерских интеллектуалов и защитником национальных прав своего народа. Его курс политической науки для первокурсников занимал всего один семестр, и все усилия он посвящал отдельным особо выделяемым им студентам. Сейчас он высокомерно улыбался, глядя, как Манфред медленно встает, собираясь с мыслями.

Доктор Верворд подождал несколько секунд и готов был усадить его – парень явно был тупицей, – когда Манфред начал отвечать; говорил он, старательно придерживаясь грамматической правильности речи и недавно приобретенного стелленбосского выговора, выработать который помогал ему Рольф, – этого «оксфордского» акцента африкандеров.

– В противоположность революционной идеологии традиционного большевизма, созданной под руководством Ленина, термин «национал-большевизм» первоначально использовался применительно к политике сопротивления Версальскому договору… – Доктор Верворд моргнул и перестал улыбаться. Парень за милю разглядел ловушку, сразу разделив эти две концепции.

– Вы можете сказать, кто разработал эту концепцию? – спросил доктор Верворд с нотками волнения в обычно холодном голосе.

– Мне кажется, эта мысль впервые была выдвинута в 1919 году Карлом Радеком. Он говорил о союзе отверженных государств, противостоящем общему врагу в лице Британии, Франции и Соединенных Штатов.

Профессор наклонился вперед, как сокол, готовый броситься на добычу.

– Как по-вашему, сэр, имеет ли эта или аналогичная доктрина ценность для современной политики Южной Африки?

До конца занятия они были заняты друг другом, а прочие студенты, избавленные от необходимости думать, слушали с различной степенью заинтересованности или скуки.

В следующую субботу, вечером, когда Манфред выиграл титул чемпиона университета в полутяжелом весе, доктор Верворд сидел во втором ряду. Его впервые увидели на спортивном соревновании – разумеется, если не считать матчей по регби, которые не пропустит ни один африкандер.

Несколько дней спустя профессор пригласил Манфреда к себе будто бы для обсуждения очерка истории либерализма, представленного одним из студентов, но говорили они больше часа и на самые разные темы. По окончании беседы доктор Верворд остановил уходящего Манфреда.

– Вот книга, которой вы, возможно, не видели. – Он протянул над столом книгу. – Держите сколько угодно долго, а когда прочтете, расскажете о своих впечатлениях.

Манфред торопился на следующую лекцию, поэтому даже не прочитал название, а вернувшись в свою комнату, бросил книгу на стол. Его ждал для вечерней пробежки Рольф, и возможность снова взглянуть на книгу появилась у Манфреда только когда он поздно вечером переоделся в пижаму.

Он взял книгу со стола и понял, что уже слышал о ней и что она на немецком языке. Манфред отложил ее, когда за занавесками уже брезжил рассвет, а за окном на карнизе ворковали горные голуби. Тогда он закрыл книгу и перечитал название – «Mein Kampf». «Моя борьба» Адольфа Гитлера.

Весь день он оставался в трансе, вызванном почти религиозным откровением, и сразу посла ланча заторопился к себе, чтобы продолжить чтение. Автор обращался прямо к нему, подчеркивая его немецкое и арийское происхождение. У Манфреда появилось странное ощущение, будто книга написана специально для него. Почему бы иначе герр Гитлер включил в книгу такие удивительные строки:[44]

«Если молодой человек учится фехтовать и затем целые дни занимается фехтованием, это считается чем-то само собой разумеющимся и даже почетным. А вот если он учится боксу, то это кажется чем-то очень грубым. Спрашивается – почему? Мы не знаем никакого другого вида спорта, который в такой мере вырабатывал бы в человеке способность наступать, способность молниеносно принимать решения… Наш здоровый мальчик должен с ранних лет научиться переносить побои… задача нашего государства будет заключаться не в том, чтобы воспитывать целые колонны робких эстетов и физических дегенератов… Если бы весь наш верхний умственный слой в свое время обучался не только хорошим манерам, а вместо этого как следует обучился бы, скажем, боксу, то у нас была бы невозможна пресловутая ноябрьская революция, которую сделали сутенеры, дезертиры и тому подобная дрянь…»

Манфред дрожал от предчувствий, видя, как четко объясняется его собственное, едва сформулированное отношение к нравственности.

«Параллельно с физическим воспитанием необходимо начать борьбу и против морального яда. Ведь в сущности вся наша теперешняя общественная жизнь является сплошным рассадником половых соблазнов и раздражений…»

Манфред сам страдал от таких мучительных соблазнов, расставленных, как ловушки, на пути молодых и чистых. Он вынужден был бороться с похотливыми устремлениями своего организма, когда рассматривал журналы и афиши кинофильмов (всегда написанные по-английски, на этом упадочническом дегенеративном языке, который он ненавидел все сильнее) с изображением полуобнаженных женщин.

– Ты прав, – бормотал он, лихорадочно перелистывая страницы. – Ты излагаешь великую истину для всего человечества. Мы должны быть чистыми и сильными.

Сердце его трепетало, когда он читал излагаемые ясным, недвусмысленным языком иные истины, на которые ему раньше только намекали. Он перенесся на годы в прошлое, в лагерь бродяг и безработных у Виндхука, и снова увидел потрепанный газетный листок с изображением Хоггенхаймера, который гонит Volk в рабство. Гнев сжигал его, и, дрожа от ярости, он читал:

«Черноволосый молодой еврейчик нахально вертится около нашей невинной девушки, и на его наглом лице можно прочитать сатанинскую радость по поводу того, что он сможет безнаказанно испортить кровь этой девушки и тем самым лишить наш народ еще одной здоровой немецкой матери».

В воображении он видел прекрасное бледное тело Сары, придавленное огромной волосатой тушей Хоггенхаймера, и ему хотелось убивать.