Подобно дружбе, и ненависть норманнов не знала прделов. Всякий, дороживший уважением других, не мог хладнокровно сносить обиды или оставлять без отмщения смерть друга либо родственника. Слабость и робость не годились в те времена. Немного мужества и мало утешения ожидали от того, кто никогда не видел крови. «Ты когда не видать человеческой крови» было позорным упреком для мужчины. Даже в детских играх не могли терпеть мальчиков, не убивших хотя бы одного зверя. Эгиль Склимсон на 12-м году жизни убил уже двух человек; тех же лет был и Торкель Крафла, когда умертвил Торкеля Ульфа из Хельгиватна в Исландии. Такие вспышки горячности в детях нравились больше слабой боязливости, предвещавшей никаких храбрых подвигов. Обыкновенно говорили: «Лучше бейся с врагами, а не будь труслив!» Храбрым не станет стареющий воин, коль в детстве был трусом». Оттого-то кровь лилась нередко за самые незначительные оскорбления и одно убийство вызывало другое, как возмездие.

Но этим людям незнакомо было коварное злодейство и любое дело, носившее образ робкой жестокости. Они могли зарубить врага, но не безоружного, и тайное убийство причислялось к делам бесчестным. Кто не делал явно своих ошибок не подвергал себя их последствиям, тот навлекал на себя неизгладимый стыд; по крайней мере, необходимо было, чтобы убивший другого покидал свой меч в его ране: в то время оружие не принадлежало еще к числу туэемных изделий, и по мечу легко можно было узнать убийцу; вынувший из раны меч становился мстителем убитого.

Но в некоторых только случаях, если убитый пользовался большим уважением или был знатного рода, полагали, что это убийство должно быть искуплено смертью многих; в противном случае, мщение падало толъко на убийцу и одного из близких его родных; хотя и знали, что мстители найдут в юных детях убитого, однако ж не любили заносить оружие на грудь младенцев. Мудрая Брюнхильд советовала своему любимому, Сигурду, никогда не воображать быть в безопасности от потомков убитого, потому что «всяк считает в его юном сыне, хоть и укрощен деньгами».

Сыну своему, Гуннару, говорит так: «Пусть сын идет путями отца; волчатам не долго везет счастье; для всякого участие тем легче, а примирение тем медленнее, что сын жив». Но, хотя в сагах встречаются иногда примеры, чти по убийстве отца стараются каким бы то ни было образом избавиться и от сыновей, чтобы обезопасить себя от мщения их, однако ж это принадлежало к числу поступков не только редких, но и имевших причину обыкновенно в других самолюбивых видах, например, когда присваивали королевство и сокровища убитого, то старались обеспечить для себя награбленное добро умерщвлением наследников.

Мщение норманнов не было так кровожадно и не доходило до такой ужасной степени, как на Востоке; оно основывалось у них на чувстве справедливости и требовало одного возмездия. Бывали примеры, что все жители одною двора мвместе сжигались; но так обыкновенно поступали разбойники и дикие викинги. Когда мстители искали преступника в доме, то приказывали удаляться оттуда женщинам и детям: нападение на безоружных и беззащитных почиталось злодейским и постыдным делом.

Когда Греттир, высокорослый и сильный исландец, услышал, что Свейн-ярл выгнан из Норвегии и вместо него царствует Олаф Харальдсон, или Толстый, он, с другими молодыми исландцами, поплыл на купеческом корабле в Норвегию поискать себе счастья у короля. Пристали у Хердаланда и оттуда поплыли в Трондхейм. Ночью поднялась сильная буря: едва-едва прибились к берегу; люди, бывшие на корабле, погибали от холода. На другой стороне бухты увидали огонь, и купцы просили Греттира, чтобы он, как человек сильный и искусный на все, переплыл через бухту и достал огня. Он исполнил просьбу, подошел к дому, вошел в него и схватил горящую головню. Увидав великана, явившегося так неожиданно, жители дома сочли его за привидение и стали бить чем ни попало. Он защищался горящей головней, которую взял из очага, и счастливо ушел с нею к своим спутникам. Они похвалили его отвагу. Когда же на другой день нашли, что дом на берегу бухты сгорел и скрыли сожженные кости людей, родилосъ подозрение, что Греттир сжег дом со всеми людьми: товарищи прогнали его, как величайшего злодея. Он отправился к королю и просил, чтобы король защитил его от этой дурной славы, которая шла про него.

Сила против силы и удар за удар было житейским нравом норманнов. Они могли вырезать красного орла[416] на ntke врага, но причинить насилие слабому или умертвить считалось постыдным. В набегах на чужие земли они свирепствовали с огнем и мечом, однако ж не убивали младенцев и не искали удовольствия и славы в изобретении новых мук и страданий.

Воровство почиталось особенно гнусным пороком. Исландский Горд очень сердился, что названый его брат, Гейр, воровал. «Грабить, — сказал он, — гораздо лучше». Обычай викингов, говорили, таков, чтобы доставать себе богатство грабежем и хищением, но укрываться после этого — похоже на бегство. В одном походе в Куронию исландец Эгиль взят был в плен поселянами; ночью удалось ему вырваться; он освободил также своих единоземцев вместе с несколькими женщинами и с большой добычей отправился назад на корабль, но на дороге ему вообразилось, что он поступил как вор, а не как викинг; чтобы не сказали о нем того, он поспешно воротился, зажег шинок, где пили его враги, прокричал имя и потом погубил их огнем и железом.

Вообще гнушались всякими поступками, обличавшими воровство, робость и низость. Везде хотели видеть неустрашимость и мужество, величие и силу. «Орлы поражают тело», — говорили в те времена. Добро и зло проистекало из одного и того же источника. Чрезвычайная щекотливость относительно чести, вооружавшая норманна на отмщение несправедливостей и обид, делала его страсти искателем славы, великого имени, честного одобрения; тоже мстительный дух, не знавший никаких препятствий давал ему также уклоняться от исполнения данного слова, а сила и твердость духа хоть и исключали всякое сострадания, зато не допускали излишней чувствительности, которая могла бы останавливать норманна в тех случаях, когда он сознавал себя справедливым. В ненависти мщении, в дружбе норманны действовали очень сильно. Когда насилие и обида возмущали самые святые чувства их или когда военный пыл овладевал ими, они были страшны. У них были свои пороки и недостатки; мы также знаем свои. Они не скрывали их; мы в этом отношении гораздо искуснее скандинавов. Вся разница состоит в неодинаковых понятиях, образе и порядке жизни. Дома они были прекрасные и рассудительные отцы семейств: порядок, простота, нравственность не покидали их домашнего быта.

Молодые люди не были равнодушны к женской красе. Столь же доступные для любви, как и для дружбы, скандинавы приносили прекрасному полу такие жертвы, каких нельзя бы и ожидать от того времени; похвала и любовь красавицы были сильным побуждением к подвигам. Ее благосклонность, как награда храбрости, составляет главную часть северных богатырских песен. Для нее норманны пускались в самые отчаянные предприятия; считалось особенной славой достать себе жену каким-нибудь отважным подвигом.