Зато девушка требовала от мужчины воинственности, доказанной храбростью в морских походах; она любила статный, высокий рост и воинственную осанку; мужественная наружность больше нравилась ей, нежели красивая, обличавшая, по тогдашним понятиям, трусость и слабость, вовсе не приличные мужчине[419]***; она отвергала стариков, однако ж военную славу жениха предпочитала его юности. Так, в одной саге норвежская королева, Ингеборг, делая выбор между двумя женихами, отдает руку пожилому королю, Геттрику, но отказывает Олафу, несмотря на его цветущую молодость. Она сравнивает их с двумя деревьями: одно с зрелыми плодами, а другое едва пустило весенние мочки; «дурно, — прибавляет она, — покупать неверную надежду». Рангвальд-ярл, намереваясь внушить Ингигерде, дочери Олафа Скетконунга, склонность к ее жениху, королю Олафу Дигре, говорил ей особенно про его подвиги и подробно рассказывал, как в одно утро он взял в плен пятерых королей и присвоил их землю и богатства. В этом же смысле поет Рагнар Лодброк: «Друг девушек должен быть отважен при звуке оружия». Домоседы, никуда не выезжавшие из отечества, не удостаивались никакого внимания девиц: подле таких они едва могли сидеть.

Равенство происхождения было особенно важным условием, как со стороны жениха, так и невесты. Астрид, сестра короля Олафа Трюггвасона, хотела лучше несколько лет повременить с замужеством, нежели выходить за человека без имени (Tignar-name). В том же смысле отвечала жениху Рагнхильд, дочь Магнуса Великого, когда дядя обручил ее с Иваром Хаконсоном: «Вижу, — сказала она, — что я сирота: если бы жив был мой отец, он не выдал бы меня за поселянина, хоть этот жених и красив, и в уважении у всех, да и опытен во всех искуствах (Idrotten); отец выдал бы меня не иначе, как за короля».

Равенство звания было общим правилом при древних супружесгвах. Женщина неохотно отдавала руку тому, кто был не такого высокого происхождения и звания, как: сама она; зато ей очень нравилось принадлежать человетсу из высшего сословия. Много примеров встречается в сагах, что мужья высокого рода, женившись на незнатных девушках, считали низшее происхождение своих жен достаточным предлогом развода, если бывали влюблены в какую-нибудь знатную женщину. Так, Рагнар Лодброк хотел развестись с Кракой, дочерью норвежского поселянина, чтобы жениться на Ингеборге, дочери упсальского короля; но когда Крака открыла ему, что она дочь славного героя Сигурда Фафнирсбани, и настоящее имя ее Аслауг, Лодброк оставил ее у себя и не думал, больше об Ингеборге. Харальд Гренске, вестготландский король, женат был на Acre, очень красивой и превосходной женщине. Но влюбившись в Сигриду Сторраду, вдову шведского короля, Эрика Сегерселла, и мать Олафа Скепданунга, он хотел развестись с Астой, как ни счастлив был с нею. Но она ночью зажгла тот дом, где спал этот король с другим, незначительным королем, сожгла их, чтобы «отбить охоту, — говорила она, — у малых королей ездить в чужую землю и сватать меня».

Сами девушки не могли располагать своей рукой. Отцы считали себя вправе заботиться о счастье дочерей; в то время, когда влияние родовых связей было очень сильно, все дела, имевшие отношение к ним, считались весьма важными для мужчин и не могли отдаваться на волю женщины. И сыновья слушались отцов, но больше из сыновнего почтения, нежели из подчиненности; отвечая сами за свои поступки, они могли и располагать ими, когда приходили в возраст мужества и переставали жить на отцовском хлебе. Но дочери находились в безусловной воле отцов. «Как отец, я больше всех имею право располагать невестой, — говорит Тор карлу Альвису, — меня не было дома, когда просватали ее; но я один могу обручать ее: тебе она не достанется без моей воли на то и никогда не будет твоей женой». Когда красивая исландка, Халльгерд, была просватана за Торвальда против ее воли и отзывалась с неудовольствием на такой выбор, отец сказал ей: «Неужто думаешь, что я посмотрю на твою гордость и из-за нее нарушу данное слово? Коли не согласишься по доброй воле, тебя заставят».[420]

Однако ж редко бывало, чтобы отцы в каких бы то ни было случаях пользовались во всей строгости отцовской властью. У них было слишком много чувства чести, чтобы тиранствовать над слабым полом; при брачном сватовстве они сначала узнавали расположение дочерей и матерей их и нередко отдавали это на их волю. И братья поступали большей частью так же относительно своих сестер, если со смертью отца наследовали его неограниченное право располагать их супружеством. Если же не было и братьев, это право переходило к ближайшему родственнику (Giftoman). Женщина состояла под полной опекой мужчины: никакой договор ее не имел законной силы без совета и утверждения близкого родственника.

Жених прежде всего должен был обратиться к отцу невесты и передать ему предложение, bon. Оттого и сватовство называлось у скандинавов bonord, просьба; кто отправлялся в путь за сватовством, о том говорили, что он состоит в сватовстве. В путь за сватовством (bonords-for) он надевал лучшее платье и отправлялся с отцом или ближайшим родственником. Когда предложение сделано и принято благосклонно, начинали договариваться о брачных условиях. Жених объявлял, сколько имения назначает будущей жене: это называлось Mundr, Kvanar-mundr, женский дар; он объявлял дар, который назначался отцу ее, что называлось vingaeg, дружеский дар; отец невесты, со своей стороны, назначал сумму приданого, что было для его дочери вознаграждением за потерю прав на отцовское наследство. Это носило название Fylgdh, Hemfylgdb, Hemgaef, Oniynd. Дары состояли в золоте, серебре, рабах, скоте и домашней рухляди. Атли в женские дары Гудрун дал много украшений, тридцать рабов, семь хороших служанок, много серебра; Висбур подарил невесте, дочери Ауда Богатого, золотую цепь и тридцать больших дворов. Вестготский закон в дары королевской невесте назначает 12 марок золота или, в залог того, два двора. По норвежским законам, самая меньшая сумма даров была назначена в 12 ерд, даже для бедных. Пока женщины не имели законных прав на наследство, эти дары с приданым составляли собственость жены и выдавались ей по кончине мужа В случае развода она удерживала эту собственность, переходившую, по ее смерти, к ближайшим родным ее. Но если она умирала бездетной, то приданое ее возвращалось к ее ближайшим родичам или наследникам.

Такой договор о дарах и приданом был непременным условием законного брака и, по сходству с торговой сделкой, потому что заключались условия, на каких дочь семейства поступала в собственность мужа, назывался Briid-kир, покупкой невесты. Договор утверждался в. Присутствии родных обеих сторон. Потом обручали жениха и невесту и соединяли им руки. В древности при обручении они менялись кольцами; хотя любящие дарили их друг другу, но они еще не считались знаком faestning, или законного обручения, — молоток Тора, положенный на колени невесте, освящал брак. На невесту надевали покрывало. Это обручение называлось faest, потому что жених, обручаясь с невестой, собственно укреплял ее за собой, faesta saer копи (по-шведски faesta sug qvinnan — обручиться с женщиной, собственно укрепить ее за собой). Сходка же, для этого состоявшаяся, — faestninga staemma. После того он назывался facstiniadr, жених (ныне faestmari), а девушка — faesteqvinna, faestmoe, невеста.