— Мы убьем их, всех до одного, — сказал Гектор.

Его сильный голос звучал глухим раскатом камней, сорвавшихся с горы. Похоронную процессию сопровождал отряд воинов в полном вооружении, они защищали нас со всех сторон. Перед этим под их охраной соорудили огромный погребальный костер, на который пошла часть драгоценного запаса дров, заготовленного на зиму. Этот высокий холм был хорошо виден на фоне неба.

Тело Троила торжественно перенесли с носилок на грубый дощатый настил на вершине погребального костра. На грудь юноши положили его оружие, поправили тунику. Я смотрела, как с настила, оказавшегося коротким, свисают его бедные ноги. Эти ноги когда-то так быстро бежали по улицам города: Троил хотел первым приветствовать Париса.

После смерти Троила прошло два дня. Эти дни он лежал на ритуальном ложе, окруженный плакальщицами, которые пели похоронные гимны. Они принимали участие и в похоронной процессии, только уже молчали. Они исполнили свою роль. Теперь оплакивать Троила предстояло нам, тем, кто любил его, и не в строгом соответствии с ритуалом, а так, как подскажет сердце.

Жертвенных животных — овец и собак — закололи рядом с костром. Их тела разложили у его основания, из ран вытекала кровь. Затем по кругу передали корзину, и каждый положил в нее прядь заранее отрезанных волос для сожжения на костре вместе с покойным. Затем вокруг костра расставили кувшины с медом и маслом. Я от себя принесла кое-что в дар огню и в знак покаяния.

Приам, высокий, закутанный в плащ, подошел к костру. Он откинул капюшон, и показавшееся в тот момент солнце осветило его испещренное морщинами лицо. Как разительно отличалось оно от юного, гладкого лица Троила. Смерть разборчива: забирает прекраснейших.

— Я взываю ко всем богам об отмщении этой беззаконной смерти, — заговорил Приам. — Я молю повелителя и повелительницу подземного царства ласково принять моего сына. Будьте добры к нему, боги подземного царства. Он так любил… так любил солнце…

Голос Приама прервался, он быстро взял горящий факел, воткнул его в погребальный костер и поджег его.

Гекуба взяла его за руку, он подошел к ней. И так они стояли рядом, обнявшись, и смотрели, как с треском разгорается пламя. Костер занялся быстро, жаркие языки пламени вздымались высоко, закрывая солнце.

— Сейчас его душа расстается с телом, — прошептал Парис со слезами. — Но он этого совсем не хотел! Его светлой душе было так хорошо в его прекрасном теле!

Костер будет гореть весь день и всю ночь. На следующее утро мы придем и зальем последние угольки вином. Когда зола остынет, кости соберут и положат в урну, а урну захоронят в священной гробнице. В обычное время в честь покойного устраивают погребальные игры. Но время было далеко не обычное.

Когда мы возвращались в город, чтобы провести день в молчании и уединении, я заметила на корсаже своего платья красные пятна, блестящие и влажные. Я коснулась пятна пальцем, и на нем остался след, похожий на кровь. Я лизнула палец — на языке появился соленый металлический привкус крови. Как я могла порезаться? И тут вспомнила — брошь! Я же надела камень, подаренный мне Менелаем, ибо намеревалась бросить его в погребальный костер Троила — в знак того, что я отрекаюсь от греков и от их черного дела. Мне хотелось избавиться от этого подарка. Но переполненная скорбью, я совершенно забыла о своем намерении!

Я дотронулась до камня, чтобы пощупать острый край, о который порезалась. Но ничего не обнаружила — однако брошь была скользкой от крови. Казалось, что кровоточит — хоть это невероятно! — сам камень.

По возвращении во дворец я сразу же одна поднялась в свою комнату и сбросила платье. Эвадна наверняка знает, как вывести пятна с белой шерсти. Эвадна знает множество подобных секретов. Я попрошу ее, и… Я поднесла платье к глазам — о чудо! — от пятен не осталось следа. Я вертела платье так и сяк, вывернула наизнанку. Пятен не было, туника сияла чистотой, как новая.

Каким образом пятна исчезли? Ведь я их не только видела, но даже попробовала на вкус… И брошь была влажной.

Проклятая брошь! Парис был прав, она несет зло. Менелай передал ее мне, затаив в глубине души злой умысел.

Когда я поглаживала платье и, потрясенная, рассматривала его, бесшумно вошла Эвадна.

— Какая глупость — надеть эту брошь! Я ведь даже не прикасалась к ней! А сегодня хотела бросить ее в костер… Избавиться от нее…

Эвадна сжала мои ладони и отвела от платья.

— Точнее, ты хотела избавиться от Менелая? — спросила она. — Изгнать его прочь из своих мыслей, из памяти?

— Его нет в моих мыслях…

— Но он — часть твоего прошлого.

— Да, конечно. Я понимаю это!

Но я не понимала, к чему она клонит.

— И часть твоего настоящего.

— Да, сейчас он находится рядом с Троей, — кивнула я, находя слова Эвадны совершенно бессмысленными. — И значит, является частью настоящего. Но не моего. У меня в мыслях и в душе его нет.

— Более того, он — твое будущее.

— Нет! Это невозможно!

— Так предначертано. Я вижу это. И брошь видит.

Я сунула брошь ей в ладонь.

— Не знаю таких предначертаний! Убери эту гадость подальше!

Но почему-то я не приказала выбросить брошь: не явилось ли это подтверждением правоты Эвадны?

Наступило утро следующего дня. Останки Троила, вынутые из пепла и положенные в урну, мы торжественно пронесли по улицам Трои до спешно выстроенной усыпальницы. Затем, как предписывал троянский обычай, на третий день после смерти должен последовать поминальный пир, на котором председательствует дух усопшего.

Поскольку Троил был слишком молод и не имел собственных покоев, пир должен был состояться во дворце отца, где он жил. И это тоже усугубляло всеобщую скорбь: погибший так мало пожил на свете, что не успел покинуть родительский кров.

При входе в большой пиршественный зал мы сначала должны были пройти через обряд очищения. Теано, жрица Афины, омывала нам руки священной водой. Затем каждый брал гирлянду из цветов: корзина с ними стояла около двери. Мы с Парисом наклонились, вынимая гирлянды. Листья и яркие полевые цветы, собранные с риском для жизни на полях за городскими стенами, казались естественной данью памяти юноши, который расстался с жизнью из любви к этим полям.

Приам встречал нас. Огонь в очаге не разводили, но в воздухе пахло миртом, ароматом смерти. Рядом с Приамом прямо и неподвижно стояла Гекуба, она казалась такой же безжизненной, как деревянная статуя Афины Паллады в храме.

Все царские дети пришли на пир. Пришли и знатные троянцы. Приам пригласил всех за длинный стол, где гостям предстояло занять места согласно положению. Сам Приам занял не почетное место во главе стола, а встал сбоку от него.

— Я прошу моего сына Троила присоединиться к нам! — сказал Приам, и его всегда уверенный голос ослабел. — Сын мой, покинь поля асфоделей. Выйди из царства теней, где правит Аид и куда ты пришел совсем недавно. Мы ждем тебя.