У госпожи Талейран было в обычае ненавидеть всех друзей своего мужа – как женщин, так и мужчин. Вероятно, она не делала никакого исключения и для меня; но я всегда держала себя с ней так сдержанно, с такой вежливостью и так мало вмешивалась в ее личные дела, что у нас не могло случиться никаких столкновений.

Я встречала в этом же салоне некоторых из старых приятельниц Талейрана; сначала они смотрели на меня с таким любопытством, которое казалось мне забавным. Это были: герцогиня де Люинь и княгиня де Вадемон – прекрасные женщины, любящие его и очень искренние по отношению к нему, которые очень хорошо отнеслись ко мне, так как заметили, что наши отношения были очень просты и далеки от какой бы то ни было интриги; виконтесса де Лаваль, которая беспокоилась больше, чем они, относилась ко мне с недоброжелательством и судила обо мне довольно строго; княгиня Лисневич, сестра князя Понятовского. Эта последняя познакомилась с Талейраном в Варшаве и приехала за ним в Париж. Бедная женщина, несмотря на свои сорок пять лет и стеклянный глаз, имела несчастье питать к нему страстное чувство, которое, казалось, ему надоело; она ревниво следила за всеми его симпатиями. Возможно, она делала мне честь тем, что немного ревновала его ко мне. Позднее от этого же недуга страдала и княгиня, потому что любить Талейрана было действительно болезнью.

Здесь можно было встретить и герцогиню де Флери, очень умную женщину, которая разошлась к тому времени с Монтроном. Этот Монтрон, профессиональный игрок, очень остроумный, забавлял Талейрана, но вредил ему своими близкими отношениями с ним: он был всегда против правительства, и император изгнал его, а Талейран защищал его с упорством, достойным лучшего применения.

Герцогиня де Флери умерла, вернув себе свое девичье имя Эме де Куаньи. Андре Шенье написал в ее честь оду «Молодая узница».

Часто можно было видеть госпожу Белльгард, которая прославилась в обществе только тем, что позволяла себе говорить все без стеснения, госпожу К., за которой Талейран ухаживал для того, чтобы поддержать связь с обер-шталмейстером, госпожу де Бриньоль, придворную даму, очень милую и изящную генуэзку, госпожу де Суза, бывшую госпожу де Флаго, умную женщину, у которой была связь с Талейраном еще в ранней юности и которая сохраняла его дружбу, – она была автором нескольких романов и, в это время, женой де Суза, португальского посланника, – наконец, жен всех посланников, иностранных принцесс, которые приезжали в Париж, и бесчисленное множество людей, занимающих выдающееся положение в Европе.

Меня забавляло это подобие волшебного фонаря. Но так как я инстинктивно чувствовала, что здесь у меня не завяжется никакой дружбы, то всегда сохраняла церемонный тон и всегда предпочитала видеть Талейрана у своего скромного очага. Мое общество было несколько удивлено тем, что он стал посещать меня чаще, чем прежде; могу сказать даже, что некоторые из моих друзей были обеспокоены этим. Талейран обыкновенно внушал недоверие. Вовлеченный в очень важные дела, он сам подвергался опасности и при своем падении мог увлечь и нас за собою. Но мы не особенно, может быть, не в достаточной мере разделяли подобные предчувствия. Благодаря тому, что Ремюза занимал место камергера, он должен был находиться в постоянных сношениях с Талейраном, и для нас было удобнее, чтобы эти отношения между нами и им были хорошими; мы не вмешивались ни в какие серьезные дела и не думали пользоваться его влиянием. Бескорыстные люди всегда ошибаются в этом случае. Им кажется, что другие должны угадать или по крайней мере видеть то, что происходит в их душе; так как в их поступках нет никакого расчета, они не думают, что их могут заподозрить в этом. Конечно, было большой ошибкой сохранить иллюзию, что о тебе будут судить правильно.

Увидев в Сен-Клу второго сына Луи, Бонапарт нежно ласкал его, и императрица снова стала надеяться, что он сделает его, подобно первому, своим наследником. Император, пораженный тем, что смерть так скоро похитила мальчика, назначил конкурс для исследования крупа, обещая солидную награду победителю.

Замирение Европы не привело к немедленному возвращению всей армии во Францию. Прежде всего шведский король Густав IV, увлеченный английским правительством, несмотря на оппозицию со стороны нации, объявил о прекращении перемирия с нами. Через тринадцать дней после того, как в Тильзите был подписан договор, произошла небольшая война в Померании. Маршал Мортье командовал в этом походе; он вторгся в Штральзунд и заставил шведского короля сесть на корабли и обратиться в бегство. Англичане послали значительный флот в Балтийское море и, напав на Данию, осадили Копенгаген, которым овладели несколько позднее. Эти события были сообщены в «Мониторе» вместе с примечаниями, где, по обыкновению, нападали на англичан, а в Европе было объявлено о том, что шведский король лишился рассудка.

Говоря о субсидиях, выдаваемых англичанами шведам на ведение войны, император высказывался следующим образом: «Храбрые и несчастные шведы, вот деньги, которые причиняют вам столько зла! Если бы Англия должна была заплатить за весь тот ущерб, который она наносит вашей торговле, вашей чести, за кровь, которой она вам стоила, которой она вам стоит! Но вы понимаете, вас надо жалеть за то, что вы потеряли все ваши преимущества, ваше положение и оказались без защиты, без органа управления, будучи подчинены фантазиям больного государя!»

Генерал Рапп был оставлен с гарнизоном в Данциге в качестве губернатора. Это был очень храбрый и хороший человек, немного солдафон по своим манерам, преданный императору, прямой, равнодушный к тому, что происходило вокруг него, к тому, что не имело никакого отношения к получаемым им приказаниям. Он служил своему господину с большой преданностью и несколько раз готов был пожертвовать за него жизнью, причем был на волосок от смерти; ему никогда не приходило в голову разбирать, какие достоинства и какие недостатки были в характере у этого господина.

Император считал себя обязанным поддерживать новую конституцию, установленную в Польше саксонским королем, с помощью значительного гарнизона, который был присоединен к польскому. Маршал Даву командовал этим гарнизоном. Оставляя, таким образом, свои войска в Европе, Бонапарт импонировал своим союзникам, держал солдат в напряжении и избавлял Францию от присутствия стольких вооруженных людей, которые возвратились бы на родину. Его политика захвата заставляла его всегда быть наготове; притом ему важно было держать солдат вдали от их домов, чтобы иметь их всецело в своем распоряжении. Ему вполне удалось так изменить свою армию, что она была беззаветно предана ему, потеряла всякое национальное чувство и не признавала ничего, кроме своего вождя, победы и того духа хищничества, который скрашивает всякую опасность. И мало-помалу эта армия навлекла на родину, которой больше не признавала, месть и ненависть, вызвавшие в Европе крестовый поход, и мы все стали его жертвами в 1813-м и 1814 году.

По возвращении император снова был окружен лестью. Изо всех сил старались найти выражения для похвал, которые он слушал с пренебрежительным превосходством. Впрочем, нельзя сомневаться в том, что это равнодушие было напускным, так как он любил похвалы, из чьих бы уст они ни исходили, и даже несколько раз становился жертвой этих похвал. Были люди, которые имели над ним некоторое влияние только потому, что были неутомимы в своей лести. Постоянное восхищение, даже выраженное глуповато, всегда имело успех.