Появления Ленина с нетерпением ждали. Спешил его повидать и Керенский. Палеолог пишет 4 апреля: «Керенский принял мое приглашение лишь с тем условием, чтобы он мог уйти, как только завтрак будет кончен, потому что он должен в два часа отправиться в Совет… Едва подали кофе, как Керенский поспешно отправляется в Совет, где апостол интернационального марксизма, знаменитый Ленин, прибывший из Швейцарии через Германию, совершит свое политическое возвращение»[1210].

Когда Ленин спустился вниз, Объединительное собрание уже шло, начавшись вполне мирными выступлениями Чхеидзе, Церетели, Войтинского, которые доказывали необходимость объединения рядов РСДРП. Появившегося Ленина сразу же пригласили выступить.

С видимой неохотой он поднялся на трибуну и хладнокровно повторил свои тезисы, по ходу дела обличая «социал-соглашателей» в том, что они являются лакеями буржуазии и ее агентурой в рядах рабочего класса. «Когда Владимир Ильич сказал, что в настоящее время германская социал-демократия превратилась в смердящий труп, меньшевики пришли в неистовство, — зафиксировал Подвойский. — Эту пощечину они не без основания приняли на свой счет. По адресу Ленина раздалась самая злобная брань. Соглашатели требовали, чтобы президиум совещания лишил его слова»[1211].

Естественно, что меньшевики, пришедшие не для того, чтобы выслушивать нотации, устроили Ленину обструкцию. «Трудно передать, что поднялось в зале, — вспоминала Драбкина. — Меньшевики повскакали с мест, кричали, стучали по пюпитрам, многие кинулись со сжатыми кулаками к кафедре, где стоял Владимир Ильич. Большевики кинулись на защиту Ленина и старались перекрыть поднявшийся шум аплодисментами»[1212].

Данилкин замечал: «Этика революционного сообщества подразумевала нанесение публичных личных оскорблений; тот, кто не был готов к тому, что его будут называть «клоуном от революции», должен был в 17-м году сидеть дома; возможно, взгляды Надежды Константиновны и Инессы Федоровны, расположившихся в первом ряду зала на 700 человек, несколько подбадривали Ленина»[1213].

Суханов записал: «Ленин явился живым воплощением раскола… Помню Богданова (видный меньшевик), сидевшего в двух шагах от ораторской трибуны. — Ведь это бред, — прерывал он Ленина. — Это бред сумасшедшего!.. Стыдно аплодировать этой галиматье, — кричал он — обращаясь к аудитории, бледный от гнева и презрения, вы позорите себя! Марксисты!»

Наступило время меньшевистских ораторов. Начал Церетели:

— Народные массы не подготовлены к пониманию таких мер, которые предлагает товарищ Ленин. Даже если русские рабочие захватят власть, то через 3–4 дня крах неизбежен, а он приведет к поражению революции в России и в Европе.

— Тезисы — это удар по единству и похороны партии, — утверждал Дан.

Стеклов, еще недавно числившийся большевиком, снисходительно замечал:

— Речь Ленина состоит из одних абстрактных построений, доказывающих, что русская революция прошла мимо него.

«Меньшевики называли Владимира Ильича «бунтарем», «анархистом», — записал Подвойский. — Его речь называли «бредовой». Говорили, что он «отсек себя от революции», что он «попирает ногами все традиции демократии», что за ним, кроме кучки «сектантов», «не пойдет никто». Ленин покинул зал, не воспользовавшись правом заключительного слова и уведя за собой своих сторонников»[1214].

Всероссийское совещание Советов в отсутствие большевиков избрало новый состав Исполкома Петросовета. Был одобрен курс Временного правительства на продолжение участия страны в войне при условии «отказа от захватных стремлений». Был осужден стихийный самозахват земли, но поддержана идея безвозмездной передачи крестьянам частновладельческих земель решением предстоявшего Учредительного собрания.

Оппоненты Ленина еще долго не могли успокоиться после его первого выступления. Виднейшие российские социалисты не опознали в нем своего, посчитав отпетым анархистом. Плеханов утверждал: «В анархизме есть своя логика. Все тезисы Ленина вполне согласны с этой логикой. Весь вопрос в том, согласится ли русский пролетариат усвоить себе эту логику. Если бы он согласился усвоить ее себе, то пришлось бы признать бесплодными наши более чем 30-летние усилия по части пропаганды идей Маркса в России». Станкевич утверждал, что выступление Ленина очень обрадовало его противников.

— Человек, говорящий такие глупости, не опасен. Хорошо, что он приехал, теперь он весь на виду… Теперь он сам себя опровергает.

Да и сама фигура Ленина производила неприятное впечатление прямым контрастом красивым фигурам Церетели, Плеханова, Авксентьева»[1215].

Лидерам меньшевиков Ленин ответит всем сразу, сначала коротко: «Я бы назвал это «бредовыми» выражениями, если бы десятилетия политической борьбы не приучили меня смотреть на добропорядочность оппонентов как на редкое исключение»[1216]. А затем куда более подробно в статье «Луиблановщина»: «Французский социалист Луи Блан в революцию 1848 года печально прославил себя тем, что с позиции классовой борьбы перешел на позицию мелкобуржуазных иллюзий, прикрашенных фразеологией якобы «социализма», а на деле служащих лишь укреплению влияния буржуазии на пролетариат… Луиблановщина одержала теперь полную победу в «социал-демократии правого фланга, партии ОК, в России. Чхеидзе, Церетели, Стеклов и многие другие, ныне являющиеся вождями Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов, бывшие также вождями Всероссийского совещания Советов, закончившегося на днях, заняли именно позицию Луи Блана»[1217].

Объединительные интенции на этом были исчерпаны. Разругавшись с меньшевиками, Ленин в тот же день вместе с Зиновьевым и Шляпниковым явились на заседание Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов, требуя от него принять резолюцию, одобряющую обмен через Германию политических эмигрантов на немецких военнопленных. Это могло задним числом снять хоть часть возможных обвинений Ленина за сотрудничество с врагом. Но большевиков отправили куда подальше.