– Ну, что Петрович!

– Плохо, Константин Дмитриевич, – токарь повертел в руках закоптевшую от нигрола увесистую железяку, невесело обронил: – Отслужила своё эта штука. Только в утиль гожа.

– Не для того принёс. Ничего нельзя сделать с нею?

– В наших условиях – невозможно.

– А ты покумекай, паря. Полувал нужен позарез. Приказано срочно отправить в действующую армию «натик», а он без полувала стоит.

– На фронт?! М-да. Сложная задача… – прикинул. – Есть один новый полувал. Поставьте.

– На фронт новый поставим. Нам нужны ещё такие части для других тракторов. Готовить придётся, пока есть образец.

Весь день до поздней ночи, без отдыха, простоял Игнатий Петрович у токарного станка. Кроить деталь пришлось из двух изношенных – вырезал поначалу живые куски, потом срастил их резьбой, выбрал шлицы-канавки.

Ужинал тут же, на верстаке. Съел несколько варёных картофелин с солёным огурцом, два яйца. Хлеба – тоненький ломтик. Склонив голову на колени, с полчаса вздремнул.

Проснулся, когда в мутные от копоти окна мастерской несмело просочился рассвет.

Спохватился: деталь надо закалить. Пошёл в кузницу, расшевелил горн и положил полувал в огонь. Не ошибиться бы, до какой температуры держать. Припомнил: сталь, из какой заводские умельцы мастерят полувалы, положено накалить до бордового цвета и опустить в автол. Вода не годится – металл от быстрого охлаждения получится хрупкий, не выдержит натугу. Когда всё, что следовало, сделал, залюбовался воронёной поверхностью детали. Легонько тронул молотком – зазвенела тонко и ровно, словно натянутая на балалайке струна. Закалка удалась: сростной металл взялся в единое целое. А после шлифовки полувал стал походить на заводской.

«Молодец Игнатий Петрович, – думал он про себя. – Отгрохал на диво! Только большой спец отличит самоделку от заводского изделия».

Горд был Игнатий Петрович – благодаря его умению не простоит трактор в колхозе, а тот, что назначен к отправке на фронт, тоже уйдёт вовремя и в надёжности.

Весь день жил Игнатий Петрович под впечатлением радости. Светло-карие глаза сияли, озаряла по-детски кроткая улыбка осунувшееся лицо.

IV

И было бы всё так же светло и празднично на душе, если бы не разговор с кладовщиком Яшкой Трофимовым, худосочным от частых попоек, рябым мужичонкой. Скараулил Яшка ввечеру Игнатия Петровича у выхода из мастерской, остановил:

– С уговором к тебе, Игнатий. Подпиши накладную…

– Это ещё какую?

– Обыкновенную, – Яшка лепетал вполголоса. – Што ты, Игнатий Петрович Маньков, мэтээсовский токарь, взял из склада новый электромотор.

– Я ничего у тебя не брал, Яков Гордеич. Почему должен подписывать?

– Какой ты непонятливый, Игнатий. У меня потерялся электромотор. Чтобы с меня не взыскали, надо бумагу.

– Нет, Яков Гордеич, подложный документ удостоверять не буду. Не могу!

– Не можешь? Ладно! – Яшка скривил губу. – А сам дрянную свою самоделку на фронтовой «натик» подсунул. Тебе можно?! – Яшка сбивчиво чмокнул заслюнявевшими губами. – Я… я, Игнатий, промолчу. Взаимно, с уговором.

– Прочь, негодяй! – пробасил Игнатий и пошёл своей дорогой. Под высоким навесом с драничной крышей механик с двумя трактористками хлопотали возле разобранного трактора.

Глянул Игнатий: на полу, возле гусеницы – полувал. Не его работы. Заводской!

– Это какой трактор готовите – в колхоз или на фронт? – осторожно спросил Игнатий Петрович.

– В колхоз, – зыркнула остроглазая, в примаранной мазутом косынке, девушка. Это мой трактор и Надин. Мы с нею работаем.

Игнатий Петрович оцепенел в недоумении.

– К-константин Д-митрич… вых-ходит, правда… «Натик» на фронт отправили с самодельным полувалом?

– Неужели?

– Заводской полувал остался. Вот он перед вами.

Механик взял изделие, оглядел:

«Д-да, промахнулись… – подумал».

– Так вышло. Собирали трактор в потёмках, спешили, детали, видно, перепутали. Кто виноват? Тракторист Прокоп Горбунов или кто другой – не знаю.

– Што ж теперь-то?

– Ошибка непоправима. Трактор уже на железнодорожной станции.

Ушёл в момент, как только собрали и опробовали. Ночью же.

– Как он работал?

– Хорошо. Не горюй, Игнатий Петрович, думаю, твой полувал окажется не хуже заводского.

– Рад буду. А всё же позволь мне, Константин Дмитриевич, провести одну операцию. – Игнатий Петрович умолк, размышляя, стоит ли ещё говорить о том, что он надумал в поисках выхода. – Может, Прокоп ещё на станции, застану его и отдам в запас полувал. Совесть наша будет тогда чиста.

– Согласен. Только вряд ли что выйдет. Фронтовую технику на станциях не задерживают.

V

В путь! Железнодорожная станция недалеко – в восемнадцати километрах. Подводы не случилось, шёл Игнатий пешком, к месту добрался пополудни мокрый от пота. Остановился в стороне, окинул взглядом составы. С бугра они виднелись как на ладони. Тракторов на платформах не заметил. Разыскал затерянную среди строений товарную контору, спросил дежурную, не знает ли она о пригнанном из Каменской МТС «натике».

– Кто ты такой? – вместо ответа строго спросила глянувшая в полуприкрытое квадратное оконце женщина.

– Игнатий Маньков. Токарь Каменской мэтээс.

– А што надо?

– Узнать, где наш трактор. На службу мы его снаряжали…

– В армию, хотите сказать?

– Да-да, на фронт.

– Не скажу, гражданин Маньков… Военная тайна… Может, вы…

Игнатий Петрович понял, о чём хотела сказать и не сказала строгая женщина. Она заподозрила его в чём-то, и он попытался рассеять её сомнение.

– Мне трактор не нужен… Я принёс к нему запасную деталь, надо было бы её отдать трактористу.

– Вы, гражданин, опоздали… На три часа. Трактор ушёл с составом.

Он хотел попытать, на какой ближайшей станции приостановится состав и долгой ли будет стоянка, но сообразил, что спрашивать об этом бесполезно. Безнадёжно поглядел на окошечко и бесшумно вышел из конторки.

Станция жила своей беспорядочно-суетной жизнью. Дымят паровозы, грохочут составы. На платформах орудия, танки… И солдаты, солдаты… В небо отрывисто тычут басовитые гудки. По перрону снуют люди.

Он тоскливо посмотрел на ускользающие вдаль рельсы: катит по ним и катит Прокоп и, должно быть, не знает, какую тревогу заронил в душу Игнатия Петровича.

Игнатий Петрович имел право успокоиться, он предпринял свой последний, оказавшийся безнадёжным, шаг, чтобы поправить совершённую кем-то ошибку, а может быть, и подлог, но и в пути со станции, и после дома он по-прежнему ходил растерянный и всё чего-то ему не хватало. За работой ещё отходил от душевной сумятицы, а если выдавалась свободная минута, вновь как бы стоял возле трактора и разговаривал с Прокопом. Прокоп казался ему сердитым и грубым.

– Ты что такой, паря? – спрашивал Игнатий Петрович. – Не в духе.

– Подвела твоя поделка…

И всякое грезилось тогда Игнатию Петровичу: то видел, что тягач с подцепленной пушкой, перебираясь с одной позиции на другую, застрял из-за поломки полувала на взлобке… По чёткой мишени дунул немецкий снаряд – трактор и орудие разнесло на куски. И от солдат следа не осталось. То будто