* * *

— Вай, вай, прошу прощения, я думал, что ты у себя, не хотел тебя будить, эти стражники наделали шума.

— Я не сплю, поднялся еще до рассвета. Заползай, Криптон. Впрочем — я у себя!

— Хоррорные. Внизу и на лестнице… Что, ты теперь здесь живешь?

— Ну да.

Эстлос Ньюте закрыл за собой дверь и подошел к широко раскрытому окну.

— Холодно, буркнул он. — Я только что вернулся из Бурдигалы, даже и не знал, что ты так скоро приехал в Воденбург. В Бурдигале уже лежит снег. Но, для чего ты сюда перебрался?

Он взмахнул рукой, охватив этим жестом жилище с его голыми стенами и пол из черного, простого дерева.

Они находились на втором этаже старого бакхауза, которым компания НИБ не пользовалась уже около года. Купеческий Дом Ньюте, Икита те Бербелек, заключив долгосрочные договора с лунными и оронейевыми купцами, полностью взял в аренду Южные Доки, обеспечив для себя все складские площади, которые им когда-либо понадобятся в Воденбурге; сейчас они даже подрабатывали на том, что сдавали складские площади в поднайм. Кроме того, НИБ владел еще несколькими бакхаузами и в верхнем порту. Часть из них продали, часть отдали в аренду, а этот вот дом вытер Ньюте решил перестроить в приватный дом для путешественников. Правда, приоритетной эта задача не была, так что пока дело закончилось ремонтом фронтальных помещений, а этаж оставался полностью без мебели. Пан Бербелек приказал перенести сюда вещи из своего дома, но, все равно, комнаты никак не вызывали впечатления уютного жилища. Не помогали и раскрытые настежь окна, через которые влетал холодный ветер с залива: ветер, крики чаек, запахи соли и смолы, голоса моряков и портовых рабочих. Кратистоубийца сидел за придвинутым к стене секретером, оперев правый локоть на подоконнике и попивая кахву, просматривал при этом какие-то мятые бумаги. Он был в одном из своих белых африканских одеяний; иерусалимский рытер не слишком хорошо ориентировался в формах южных одежд.

Присев на стульчике рядом, он заглянул пану Бербелеку через плечо.

— Это по какому же? Греческий? Не греческий.

— Был бы так любезен… Спасибо.

— Извини. Слушай, если у тебя есть минутка времени…

— Так…

— Собственно, я собирался тебе писать, все равно нам следовало бы переговорить. Где ты держишь документы Дома? Оставил у себя?

Пан Бербелек вздохнул, отставил чашку.

— Свой бывший дом я, скорее всего, продам. Пытались уже прорваться через крышу, шатаются среди труб, разрушают покрытие.

— Убийцы?

— Ой, если бы это были только наемные убийцы…!

После возвращения в Воденбург пан Бербелек жил в своем старом доме в состоянии вечной осады. Поначалу это казалось даже забавным — кричащие под окнами дети, оставляемые безумцами пожертвования (письма, фрагменты волос и плоти, мотивные дары, какие-то уродливые фигурки), процессии журналистов, софистесов, пожираемых амбициями низких аристократов… Старый Порте практически не отходил от двери. Пришлось выставить перед домом пост Хоррора. Но это лишь ухудшило ситуацию, с таким же успехом он мог вывесить хоругвь Кратистоубийцы! Накапливались кучки молодых людей, прохожие обращались к хоррорным, соседи жаловались на настырных глупцов. На улице, выше и ниже дома, расставили свои прилавки пронырливые воденбургские купцы — измаилитские, еврейские, цыганские, индийские торгаши — на которых продавали самые фантастические сувениры: обломок лезвия стилета Кратистоубийцы, его плащ, рубиновые рукояти Четвертого Меча, бутылочки с кровью Чернокнижника, забальзамированные фрагменты его тела, мумифицированные мифические седьмые пальцы Семипалого (дюжинами), сокровища Лабиринта, портреты Лунной Ведьмы, и люди все это покупали. В базарные дни там вообще невозможно было проехать верхом или на повозке. Пан Бербелек каким-то образом все это выносил, хотя для него сделалось болезненно очевидным, что, в конце концов, придется переезжать, старый дом не был подходящей для Кратистоубийцы резиденцией, он сам уже перерос свою старую Форму. Взрослые люди не ходят в детских одежках, пожилые женщины не надевают девичьи платья. Только глупец закрывает глаза на морфу. Но каплей, переполнившей чару, оказалось нашествие демократов. Этим летом в Теургии секта активизировалась, но но на пана Бербелека обрушилась не сразу. Но как только решение было принято, от фанатиков сбежать уже было невозможно. Для них Бербелек был воплощением идеалов культа, путь к исполнению из безумных постулатов. Ведь первым условием демократии было избавление от кратистосов; аристократия всегда является помехой для построения истинных полисов. Цель Кратистоубийцы они знали гораздо лучше, чем сам Кратистоубийца. Джурджа во имя демократии! Он вырежет всех каратистов, прогонит королей — и с тех пор станет править Народ! Демократы подкрадывались под окна дома, бросали в них камешками, высылали письма, манифесты и просительные петиции, целые ящики книг авторства древних и современных философов — галиматья одна и та же. Они пытались забраться к нему в повозку, заставали на местах, проскальзывали на приемы, в которых Иероним принимал участие; один даже в дымовую трубу пролез: пан Бербелек пристрелил его, когда сумасшедший свалился в камин. Но безумцев недостаточно просто игнорировать. Три ночи назад молодая демократка устроила самосожжение под его домом, охваченная пламенем, долго визжала, разбудила половину квартала. До какой-то степени это было жалким: ведь с самого начала они предавали свои идеалы, признавая бесконечное превосходство Кратистоубийцы. Воистину, правду писал Платон: не все книги являются безопасным чтением для несформированных умов.

Кристофф только качал головой, слушая рассказ пана Бербелека.

— Я же тебе говорил. Выстрой себе имение за городом, за мной еще имеется свободный участок. Или ты сомневаешься, сможешь ли себе это позволить? Ты вообще, осознаешь размеры собственных доходов после последнего распределения паев?

— Я нанял у Панакиса бухгалтера, без мыла куда хочешь пролезет, так вот он проверяет все расчеты для меня. Ты же не станешь возражать?

— Ха, я бы и сам тебе посоветовал то же самое! Так как, будешь строиться?

— Князь хочет, чтобы я поселился у него во дворце.

— Еще лучше! — Эстлос Ньюте даже вскочил с места. — Погоди, сейчас принесу бумаги.

Он выбежал (сквозняк захлопнул за ним дверь) и тут же вернулся с толстой папкой под мышкой.

— Брр, как ты тут не мерзнешь?!

Он пододвинул стул к секретеру, разложил документы; тяжелый крест на цепи качался над ровными рядами цифр. Пан Бербелек присматривался к хердонцу, изумление смешивалось с весельем.

— Вот, погляди, — Кристофф, послюнив палец, указывал на очередные счета, — мы все просчитали. Хердон уже открывается, но, так или иначе, Пергамон тоже открыт, если Семипалому моча не ударит в голову, но с Алитеей в Эгипте и с твоими хоррорными под боком он был бы самоубийцей, так что — Хердон и Пергамон, но ты с легкостью мог бы убедить Неурга, знаю, что мог бы, только подумай, Воденбург — единственный в Европе, а ведь у нас сорок семь процентов паев в фактуре воздушных свиней Бальтазара, да еще с оронеигесем от Короля Бурь, а ведь это тоже твой дружок, хе-хе-хе, ну, сам же видишь…