он, – Итак…

Женщине горе…

Он тянул первую строку так долго, что Фын Цзы-ин не выдержал и перебил его:

– Почему она скорбит? Ну, говори скорее!..

От волнения глаза Сюэ Паня стали круглыми, как колокольчики, и он снова сказал:

Женщине горе…

Кашлянув два раза, он наконец выдавил из себя:

Женщине горе,

Если она вышла замуж, а муж

    ублюдком окажется вскоре.

Все расхохотались.

– Чему вы смеетесь? – удивился Сюэ Пань. – Разве я не прав? Неужели женщина не испытывает горя, если думает, что выходит замуж за молодца, а на его месте оказывается урод?!

– Конечно, ты прав! – говорили все, корчась от смеха. – Но только продолжай дальше!

Сюэ Пань вытаращил глаза, стараясь собраться с мыслями:

Женщине мука…

Он снова замолчал, а сидевшие за столом закричали:

– Почему?..

Если мартышка с коня величиной

    тянет из спальни ей руку.

Все так и покатились со смеху.

– Штрафовать его, штрафовать! – кричали гости. – То, что он сказал прежде, еще терпимо. Но эта фраза никуда не годится – штраф!

Сюэ Паню хотели налить кубок вина, но тут Бао-юй возразил:

– У него очень хорошо подобраны рифмы…

– Чего вы шумите? – ухватился за его слова Сюэ Пань. – Если наш распорядитель одобрил, нечего придираться!

Все замолчали, и только Юнь-эр засмеялась и сказала Сюэ Паню:

– Следующие две фразы для тебя, пожалуй, окажутся трудными – может быть, ты позволишь произнести их вместо тебя?..

– Глупости! – воскликнул Сюэ Пань. – Неужели я сам не сумею? Слушайте…

Женщине мило,

Если она после свадебной ночи

    с ложа не встала – ленилась.

– Неплохо! – согласились все. Сюэ Пань продолжал:

Женщина рада,

Если один корешок

    ей засадить куда надо.

– Бессовестный! Как не стыдно! – закричали все. – Пой лучше песню!..

Комаришка з-з-з… —

затянул Сюэ Пань.

– Что это за песня? – с удивлением спросили его. Сюэ Пань, не обращая внимания на возгласы, продолжал:

Мухи парой ж-ж-ж…

– Довольно, хватит! – кричали все присутствующие.

– Вы будете меня слушать или нет? – возмутился Сюэ Пань. – Эта песенка построена исключительно на рифмах хэн-хэн и вэн-вэн. Если не хотите, могу не петь и пить не буду!

– Ладно, не пой и не пей, только не мешай другим, – согласились гости.

Наступила очередь Цзян Юй-ханя, и он продекламировал:

Женщине горе,

Если супруг уезжает далеко

    и возвратится не скоро.

Женщине мука,

Если коричного масла купить

    денег не дали ей в руки.

Женщине мило,

Если в светильнике два фитиля

    крепко концами сцепились.

Женщина рада,

Если она подпевает супругу,

    в полном согласье и ладе.

Затем Цзян Юй-хань стал петь:

Ты радуешь данной тебе небесами

    своей совершенной красой;

Как будто, с небес снизойдя бирюзовых,

    святая стоит предо мной.

Ты – в самом расцвете весна,

Годами ты так молода!

Двух фениксов свадьба придет —

Искусною будешь тогда.

О, да!

Тогда мы увидим:

    над нами высокое небо с Небесной Рекой;

Тогда мы услышим:

    на башне дозорной гремит барабан над стеной.

Светильник подправив серебряный,

    под свадебный полог вдвоем удалимся с тобой.

Окончив петь, Цзян Юй-хань осушил кубок и сказал:

– Мои познания в поэзии слишком ограниченны, но, к счастью, вчера я случайно прочел одну парную надпись и запомнил ее. В ней как раз речь идет о том, что имеется у нас на столе.

Он еще раз выпил вина, взял со стола цветущую веточку корицы и громко произнес:

Ароматом цветок привлекает людей —

    значит теплые дни настают.

Возражать никто не стал, и, таким образом, приказ был выполнен. Но в этот момент с места вскочил Сюэ Пань и закричал:

– Никуда не годится! Оштрафовать его! Оштрафовать! На этом столе драгоценности нет, почему ты читаешь о ней стихи?

– Какой драгоценности? – удивился Цзян Юй-хань.

– И еще отпираешься! – продолжал возмущаться Сюэ Пань. – Повтори, что ты читал!

Цзян Юй-ханю пришлось прочесть еще раз.

– А разве Си-жэнь не драгоценность?[113] – вскричал Сюэ Пань. – Кто сомневается, спросите у него!

С этими словами он указал на Бао-юя. Смущенный Бао-юй поднялся и, обращаясь к Сюэ Паню, произнес:

– Тебя за это надо как следует оштрафовать!

– Верно! Оштрафовать! – закричал Сюэ Пань, схватил со стола большой кубок и единым духом осушил его.

Фын Цзы-ин и Цзян Юй-хань принялись расспрашивать, в чем дело, и Юнь-эр объяснила им. Тогда Цзян Юй-хань встал и попросил извинения.

– Вы не знали, в чем дело, и не можете считаться виноватым, – заявили присутствующие.

Вскоре Бао-юй встал из-за стола и вышел. Цзян Юй-хань последовал за ним. На террасе Цзян Юй-хань еще раз извинился перед Бао-юем за свою ошибку. Привлекательная внешность Цзян Юй-ханя, его изящные манеры понравились Бао-юю, он почувствовал симпатию к актеру и сказал ему, пожимая руку:

– Приходите как-нибудь ко мне! Мне хотелось бы спросить вас об актере Ци-гуане из вашей труппы. Слава о нем гремит по всей Поднебесной, но я, к сожалению, до сих пор не имел счастья с ним встретиться.

– Да это мое детское имя! – воскликнул Цзян Юй-хань.

Слова Цзян Юй-ханя поразили и обрадовали Бао-юя.

– Какое счастье, какое счастье! – восклицал он. Недаром о вас гремит слава! И вот мы с вами познакомились. Что бы вам подарить?

Он немного подумал, вытащил из рукава веер, снял с него одну яшмовую подвеску и протянул актеру со словами:

– Примите от меня в знак уважения, хотя эта вещь слишком ничтожна для того, чтобы отметить начало нашей дружбы.

– Право, это незаслуженная награда, – произнес Ци-гуань, принимая подвеску. – Но если так, у меня тоже есть одна редкая вещь, которую я сегодня надел впервые. Пусть она послужит знаком моей признательности вам.

Он расстегнул куртку, снял с себя ярко-красный пояс и передал его Бао-юю.

– Это подарок царицы страны Цяньсян Бэйцзинскому вану, – пояснил он. – Если этим поясом подпоясываться летом, кожа благоухает и совершенно не выделяет пота. Бэйцзинский ван недавно подарил его мне, и сегодня я надел его впервые.