для черной работы и разных поручений, то народу получилось довольно много, и экипажи запрудили всю улицу.

По обеим сторонам улицы толпились жители, желавшие поглядеть, как семья Цзя выезжает на молебствие. Женщины из бедных семей стояли в воротах своих домов, оживленно переговаривались между собой, жестикулировали, будто наблюдали пышное и торжественное праздничное шествие.

Вдруг где-то далеко впереди заколыхались флаги, зонты, и вся процессия пришла в движение. Ее открывал юноша, восседавший на белом коне под серебряным седлом, державший в руках поводья с красной бахромой; он ехал шагом впереди паланкина, несомого восемью носильщиками. Окутанная благоуханными куреньями, вся процессия двигалась за ним. И в то же время на улице стояла полная тишина, нарушаемая лишь скрипом колес да стуком конских копыт по мостовой.

Когда весь кортеж добрался до ворот «монастыря Чистейшей пустоты», послышались удары колокола и навстречу в полном облачении, сопровождаемый монахами, вышел настоятель Чжан. Завидев его, Бао-юй сошел с коня.

Паланкин матушки Цзя внесли в ворота монастыря, но, как только она увидела по обе стороны дорожки глиняные статуи богов, сразу приказала остановиться. Тотчас же навстречу выбежал Цзя Чжэнь и другие младшие члены рода. Фын-цзе и Юань-ян, которые приехали раньше, подошли, чтобы помочь матушке Цзя выйти из паланкина.

Но в этот момент произошло замешательство: маленький даосский монашек лет двенадцати-тринадцати, который снимал нагар со свечей, зазевался и не успел убежать, поэтому он решил спрятаться во время суматохи. Однако, когда он бросился бежать, то неожиданно попал прямо в объятия Фын-цзе. Недолго думая, та дала ему такую затрещину, что мальчик полетел кубарем.

– Паршивец! – выругалась Фын-цзе. – Куда тебя несет!

Монашек позабыл о выроненных щипцах и хотел улизнуть. Но в это время неподалеку остановилась коляска, в которой приехала Бао-чай. Сопровождающие ее служанки заметили бедного монашка и закричали:

– Хватайте его! Ловите! Бейте!

Услышав шум, матушка Цзя поспешила осведомиться, что произошло. Цзя Чжэнь бросился разузнавать. Но в это время подошла Фын-цзе и сказала ей:

– Какой-то монашек присматривал за свечами, да не успел вовремя спрятаться и весь этот беспорядок произошел из-за него.

– Скорее приведите сюда этого мальчика, – приказала матушка Цзя, – и смотрите не пугайте его! Ведь в бедных семьях детям не могут дать приличного воспитания, поэтому нечего удивляться, что он оробел при виде такого пышного и шумного зрелища! Разве вам не жалко его? Неужели вы не подумали, что мать этого ребенка будет переживать?

Она сказала Цзя Чжэню, чтобы тот немедленно привел ей монашка. Цзя Чжэнь исполнил ее просьбу. Мальчик, перепуганный, сжимая в руках щипцы, опустился на колени перед матушкой Цзя и поклонился ей до земли. Матушка Цзя велела Цзя Чжэню поднять мальчика, приласкала его и спросила, сколько ему лет. Но мальчик дрожал от страха и не мог вымолвить ни слова.

– Какой он жалкий! – сочувственно произнесла матушка Цзя.

А затем, обратившись к Цзя Чжэню, добавила:

– Уведи его! Дайте ему денег на фрукты, и пусть его никто не обижает!

Цзя Чжэнь почтительно поклонился и увел мальчика.

Между тем матушка Цзя осмотрела монастырь и совершила все положенные церемонии. Слуги, находившиеся за воротами, неожиданно увидели Цзя Чжэня, который вел маленького монашка. Цзя Чжэнь велел им дать мальчику денег и строго-настрого приказал не обижать его. Все беспрекословно повиновались, не осмеливаясь возражать.

Затем Цзя Чжэнь поднялся на крыльцо и, обратившись к слугам, спросил у них, где управляющий.

– Управляющий! Где управляющий? – раздались голоса слуг. И тотчас же, придерживая рукой шляпу, к Цзя Чжэню подбежал Линь Чжи-сяо.

– Сегодня людей слишком много, – сказал ему Цзя Чжэнь, – и хотя здесь довольно просторно, все же получается суматоха. Так что слуг, которые могут понадобиться, оставь на этом дворе, а остальных отошли на другой двор. Кроме того, назначь нескольких человек дежурить у внутренних и у двух боковых ворот на случай, если что-нибудь понадобится передать или принести. Понял? Сюда приехали все наши барышни и женщины, поэтому смотри, чтобы посторонние не шатались.

– Слушаюсь! Понятно! – несколько раз почтительно ответил Линь Чжи-сяо.

– Можешь идти! – сказал ему Цзя Чжэнь и снова спросил у слуг: – Почему не видно Цзя Жуна?

Только он произнес эти слова, как тут же увидел сына, выбежавшего из боковой колокольни.

– Полюбуйтесь-ка! – рассердился Цзя Чжэнь. – Я здесь стою на солнцепеке и мне не жарко, а он, видите ли, поскорее в тень!

Он крикнул слугам, чтобы те плюнули на Цзя Жуна. Зная крутой нрав Цзя Чжэня, слуги не осмелились перечить, и один мальчик-слуга подбежал и плюнул Цзя Жуну в лицо. Так как Цзя Чжэнь все еще продолжал гневаться, слуга закричал Цзя Жуну:

– Ведь сам господин не боится жары! Как это вы осмелились спрятаться в холодок?

Цзя Жун стоял навытяжку, не смея произнести ни слова.

Гнев Цзя Чжэня напугал не только Цзя Юня, Цзя Пина и Цзя Циня, но и Цзя Ляня, Цзя Цяня, Цзя Цюна и других, они тоже встревожились, и один за другим постарались незаметно ускользнуть из тени под монастырской стеной, где только что устроились.

– Ну, чего еще стоишь? – снова обрушился Цзя Чжэнь на сына. – Живо садись на коня и езжай домой за оставшимися там служанками! Старая госпожа со всеми барышнями здесь, пусть и они едут сюда прислуживать!

Цзя Жун бросился со двора, крича на ходу, чтобы подали коня, а сам про себя возмущался:

«Все бродили кто где, никто не знал, что делать, а придрались только ко мне!»

– Что у тебя, руки связаны? – заорал он на слугу. – Коня не можешь как следует подать!

Ехать в город Цзя Жуну не хотелось, и у него даже мелькнула мысль послать вместо себя слугу, но он побаивался, что, если это выяснится, ему несдобровать. Поэтому он вскочил в седло и поскакал.

Между тем Цзя Чжэнь повернулся и собрался войти в помещение, как вдруг заметил стоящего рядом даоса Чжана, который с улыбкой сказал ему:

– Собственно говоря, мне, по моему положению, можно было бы находиться в помещении. Но так как погода жаркая и там расположились барышни, я не посмел самовольно войти и решил попросить ваших указаний, господин! Может быть, госпожа что-нибудь пожелает или захочет пройтись куда-нибудь, так вы уж передайте ей, что я буду ждать здесь.

Когда-то даос Чжан был одним из доверенных лиц Жунго-гуна, однако Цзя Чжэнь знал, что даже покойный император сам называл его «Бессмертным из великого царства грез» и пожаловал ему должность главы «даосского управления». А нынешний государь возвел его в звание «Праведника, достигшего совершенства», за что ваны, гуны и правители отдаленных провинций величали