со стороны народов Сирии вообще. Если бы их национальные культы были поглощены им, то могли бы возникнуть волнения, однако эти боги не были ревнивы и легко терпели новое божество в своем кругу. На монете Библа, «священного Гебала», можно увидеть его древнее восточное божество с шестью крыльями и ветвящимся головным убором с одной стороны, а с другой – Антиоха в его венце из лучей[1489]. Даже самаритяне (если письмо от их имени подлинное) обращались к нему как к явленному божеству[1490].

То, что в этом почитании сознательно стремились создать всеобщее единение, очевидно непосредственно по новым монетам городов, отчеканенным в разных местах, – от Аданы до Аскалона, но все они несли на себе ту же голову Антиоха в славе лучей. И это единство не только в портрете царя. Почти у всех на реверсе какая-то форма Зевса[1491]. Однако если Антиох отождествлял себя с Зевсом, то это дальнейшее единство получает ясное объяснение. Опять-таки идентификация с Зевсом, помимо и без абстрактного притязания на божественность, могла иметь какой-то политический мотив. В Египте мы видим, что Птолемеи обратили свою божественность себе на выгоду, переправляя религиозные доходы храмов в свою собственную сокровищницу[1492]. И хотя случай Египта, где обожествление правителей было традиционным и принималось всерьез, отличается от случая эллинистических городов, мы все-таки можем подозревать, что отождествление царя с Зевсом в Сирии давало ему предлог присвоить фонды храмов. И то, что это было именно так, подтверждается тем, что мы знаем о деяниях Антиоха. Он отождествил Бога иудеев с Зевсом-олимпийцем[1493] и захватил сокровища Храма[1494]. В Иерополе, где божество было женского пола, но отождествлялось с Герой[1495], он притязал на храмовые сокровища, как на «приданое» своей супруги[1496]. Его расточительная щедрость довела царя до постоянной нужды, и до конца его царствования он наложил руки на сокровища почти всех храмов в Сирии[1497].

Перерождение того, что оставалось от селевкидской империи с помощью эллинизма, возможно, объединялось в уме Антиоха Эпифана с восстановлением царства до былых размеров. Он знал, что сам на данный момент недостаточно силен, чтобы порвать с Римом, однако на Севере и Востоке царили лишь местные правители, и, завоевав Восток, он мог посмотреть на ситуацию на Западе уже совершенно по-другому. Он пока не мог вторгаться туда, куда Рим запретил ему идти, однако в Малой Азии он в любом случае лишил Рим определенной выгоды, заключив союз с правящими дворами.

В Каппадокии правила его сестра Антиохида, и, судя по всему, ее робкий муж, Ариарат IV Евсевий, полностью был в ее руках. Потом говорили (мы не знаем, насколько справедливо), что два старших сына, которых она родила ему, – Ариарат и Ороферн – были незаконнорожденными; в любом случае родители обратили свою привязанность на самого младшего, которого сначала именовали Митридатом. Двоих старших послали учиться вдали от Каппадокии – Ариарата в Рим, Ороферна – в Ионию. Митридат должен был взойти на трон[1498]. Возможно, уже при жизни Антиоха Эпифана Антиохида вместе с одной из своих дочерей прибыла в Сирию. Мы не знаем, отправилась ли она просто в гости к брату или собиралась поселиться в своем старом доме. Но то, что она умерла в Антиохии, можно вывести из того факта, что ее останки находились там в 163 г. до н. э.[1499]

В Армении, как мы помним, в северной части – Артаксий, а в Софене – Зариадрис объявили себя после Магнесии независимыми правителями. Позднее их примеру последовали в регионе, который находился близко к столице Селевкидов – Коммагене, чей правитель, Птолемей, отказался от верности селевкидскому двору и попытался отвоевать у Каппадокии и область Мелитену вдоль Евфрата. Это ему помешал сделать Ариарат Евсевий[1500].

Летом 166 или 165 г. до н. э.[1501] Антиох вышел из Антиохии во главе армии, чтобы вновь завоевать Север и Восток. Он оставил дома своего сына – Антиоха Евпатора, который был связан с троном с 170 г., и Лисия, который должен был быть его опекуном и регентом. Им двигало не только желание славы, но и срочная необходимость в деньгах, поскольку ни сбережения Селевка Филоматора, ни египетская добыча, ни сокровища сирийских храмов – ничего не было достаточно, чтобы покрыть его чудовищные расходы, и дальше уже нельзя было продержаться без дани от мятежных провинций[1502].

Первой целью его атаки, видимо, стала Армения. Это был блистательный успех. Оборона Артаксия рухнула. Однако Антиох, в соответствии с политикой своего отца в этом регионе, не устранил его. Он удовлетворился признанием верности и, что было еще важнее для него, уплатой дани[1503].

Из Армении Антиох отправился в Иран. Однако тем самым он – как и Селевк Никатор и Антиох III – вышел из поля нашего зрения.

Самой серьезной частью его задачи было достичь договоренности с домом Аршака, который теперь был представлен способным Митридатом I (Аршак VI, 171–138 до н. э.)[1504]. Уже его отец Фриапатий или брат Фраат отрезали от Мидии северный регион вокруг Раг еще до его восшествия на престол[1505]; Южная Мидия с Экбатаной все еще повиновалась милетцу Тимарху, который правил восточными провинциями от имени царя Антиоха. Были и другие, менее могущественные князья, с которыми Антиоху нужно было разобраться, такие как царь Малой Мидии (Атропатены) или правитель Персии, не говоря уж о мелких князьках холмов. Персида, возможно, уже откололась под предводительством местной династии, на монетах которой мы видим эмблемы зороастрийской религии и титул Царь Царей[1506]. Их войска даже высаживались на противоположном, аравийском берегу, и там с ними сражался Нумений, селевкидский сатрап Месены[1507].

Попытка Антиоха Эпифана снова завоевать Восток была одной из множества попыток, которые предпринимал дом Селевка в последний век своего правления. Важно понимать, что там всегда существовал элемент, стремившийся к единению, что давало селевкидским царям огромное преимущество – если они могли его использовать. В провинциях, которые переходили под власть варваров, продолжали существовать греческие города, основанные Александром, Селевком и Антиохом Сотером; и мы можем быть уверены в том, что они были центрами жизни, торговли и энергии в странах, где они находились. Однако иго варваров только делало их жителей более страстными эллинами: они обращались к дому Селевка с неким национальным чувством как к самому могущественному и славному представителю эллинского господства на Востоке. Мы уже видели, что во время вторжения Антиоха III в Гирканию его соперники сочли необходимым предать мечу греческое население Сиринки.