блестело, я просто уверенна. Еще утром заметила, но не придала значение. Габриэль криво улыбнулся и провел рукой, показывая небольшую штангу… — Это… это пирсинг?

О Боже… На меня словно куш ледяной воды вылили. Я сглотнула и открыла шокировано рот.

— Бля, Ливия, сделай лицо проще, — он наклонился, чтобы продолжить начатое, но я попыталась отползти, выставляя вперед руку. Побег не удался — силы были неравны.

— Но зачем? — мои глаза прилипли к серебряной штучке, о другом я уже думать не могла. — Наверное, это больно…

— Это было давно. Я тогда обкурился в хлам и сделал по приколу, — Габриэль настойчиво закрыл рот поцелуем, ставя точку в разговоре, но я не могла успокоиться и выдохнула:

— А если эта фигня зацепится или потеряется, когда он будет внутри… или…

Лавлес уперся лбом о мое плечо и засмеялся, косо поглядывая, как на глупого ребенка.

— Осборн…

— Как в фильме «С любовью, Рози», когда презерватив потерялся внутри вагины у героини! — громко зашептала я, округляя от ужаса глаза. — Я не хочу, чтобы и со мной такое случилось! — испуганно выдохнула, вспоминая смешной момент из фильма, который уже не казался таким забавным. А тогда у меня слезы из глаз текли от смеха. Но с моим уровнем невезучести всякое могло произойти. Как еще пирсинг оставался у владельца до этого времени… Поразительно.

Габриэль уже лежал сверху и вовсю угорал, щекоча волосами мое плечо.

— Ничего страшного, Рози же достали презерватив, — серьезным голосом сказал он, с нежностью и насмешкой посматривая на меня.

— Что? Как ничего страшного? То есть такое вполне возможно?! — удивленно распахнула глаза и заерзала под ним. — Я думала, это просто прикол… Нет, ни за что… Или без него, или никак… Слезай… Слышишь? Перестань ржать! Это не смешно!

— Ты просто нечто, — парень провел ладонью по лицу, широко улыбаясь, и снова начал лезть, кусать, целовать… В общем, на всю использовал технику соблазнения, против которой я была еще бессильна.

Пока Лавлес шептал пошлости, и мозг под воздействием сексуального голоса и слов затуманился, внизу раздались шаги. Я как ошпаренная его оттолкнула, подрываясь на ноги. С такой скоростью я еще никогда не одевалась, а Лавлес просто давился от смеха. Еще бы, он только штаны надел и стоял с невозмутимым видом возле окна, подкуривая сигарету. Арин постучалась, и сердце ушло в пятки. Я сидела вся пунцовая, когда она спросила, все ли в порядке. Казалось, будто на моем лбу горели огромные красные буквы «Мы занимались непристойностями в вашем доме». Если не учитывать, что Габриэль больной извращенец, и мы чуть не попались на горячем, как школьники, — все просто прекрасно.

За обедом, я стыдливо смотрела в тарелку, не решаясь взглянуть в глаза матери Габриэля. Сначала пристаю при ней, теперь вообще с ума сошла и чуть не отдалась ему… «Как тебе не стыдно», — качало головой подсознание. Арин спросила за поездку, и ситуацию спас Лавлес. Я бы заикалась и не смогла связать толком три слова, поэтому только кивала и поддакивала, думая о недавнем позоре. Еще бы немного — и спалились. Хотя Лавлесу было бы точно пофигу… Ему всегда на всех и всё плевать с высокой колокольни.

— Ливия? — я оторвала взгляд от еды и удивленно посмотрела на Арин.

— Что? — рассеянно переспросила я.

— Как тебе поездка? — женщина добродушно улыбнулась. — Ты почти ни слова не сказала, не понравилось?

— О… это было невероятно, — кое-кто издевательски хмыкнул, и я стрельнула в его сторону глазами. Пошляк. Я говорила об утесах и долине… ну, и не только. — Незабываемые эмоции, пейзажи, природа… Жаль, мы ограничены во времени, для таких путешествий не должно существовать рамок.

После обеда, когда мы убрали посуду и выпили чай, Арин позвала прогуляться к утесам, благо погода, которая менялась за день несколько раз, стабилизировалась. Я поняла, что она хотела о чем-то поговорить, и мои предположения оказались верными. Поначалу легкий разговор об утесах и долине перетек в более личную тему.

— Ты, наверное, могла заметить, что у нас непростые отношения с Габриэлем.

Я кивнула. Еще бы — это видно невооруженным глазом, как он сторонится матери.

— Это моя вина, — Арин повернулась лицом к океану и обняла себя руками. — Я любила так музыку, что потеряла главное — расположение и любовь сына. Стремилась вырваться из клетки и пожинаю плоды собственной глупости. Только спустя время осознаешь и анализируешь ошибки, но вернуть, былого, увы, нельзя.

— Я познакомилась с Габриэлем три года назад, — я смотрела вдаль, где стиралась линия горизонта между небом и океаном, вспоминая минувшие дни. — Тогда я считала его поверхностным человеком, пустоголовым, не имевшего ценностей… — чего стоит выходка с горничной, никогда не забуду тех унижений. Та еще пытка, но я воспринимаю ее уже с долей юмора. — На самом деле, он куда глубже, чем многие считают.

«Поэтому я полюбила Габриэля. Да, он до невыносимости раздражительный, порой доводит и нервирует. Озабоченный извращенец с замашками отпетого маньяка, но всегда прямой и конкретный. Возможно, будь в семье другая ситуация, Габриэль не стал бы таким сложным, скрытным и не закрывался от окружающих и друзей».

— Я совсем не знаю своего сына, — обреченно прошептала Арин, но почему-то я осталась беспристрастной к сказанному.

— Неужели для вас в тот момент осуществление мечты было превыше ребенка? — не удержалась я, впиваясь пристальным взглядом в ее опечаленное лицо.

— Нет, конечно же, нет, — быстро промолвила женщина. — Я пыталась найти альтернативу, но супруг поставил ультиматум — лишение родительских прав до совершеннолетия Габриэля.

— И вы все равно им пожертвовали? — бесцветно спросила я, но внутри была зла… Я не понимала эту женщину. На что она теперь рассчитывала? Если бы моя биологическая мать, теоретически, заявилась нежданно-негаданно и сказала: «Привет, я твоя настоящая мама», я бы не знала, о чем с ней говорить, кроме «Спасибо, что не сделала аборт». Она меня не растила, не воспитывала и ничего не знала о моей жизни. Арин поступила так же, если не хуже… Людей надо прощать, давать шанс, но не забывать, что они же оставили нам самые болезненные шрамы своими словами и поступками.

— В тот момент я находилась в безвыходной ситуации. Мой бывший муж — сложный и невыносимый человек, не терпящий, чтобы ему перечили, — тон Арин стал жестче: она оборонялась.

— Простите за мою грубость, но вы сейчас ищите оправдания, — не удержалась я и нахмурилась. — Не поймите неправильно, но меня бросила мать, как только родила. Она сразу же отказалась и убежала. Меня удочерили и вырастили другие люди, которых я называла «мама» и