– Что, доктор… что вы хотели этим сказать?

Ноздри Валки затрепетали, казалось, она готова была ударить этого человека.

– Проще заставить крыс поклоняться кошкам, – усмехнулся Гиллиам, по-прежнему прикрывая рот платком.

Великий приор подняла костлявую руку и обернулась, обращаясь одновременно к вилику и графу:

– Полагаю, мы ясно выразили наши требования, когда давали разрешение на технологии для терраформирования, о которых вы просили, лорд Матаро?

Дело происходило больше тысячи лет назад, но Балиан знал, о чем идет речь. Груз всех этих лет давил на него, хотя сам он тогда еще не родился. Плечи его поникли, словно под тяжестью ярма.

– Да, конечно.

– Культура аборигенов должна быть уничтожена. Если понадобится, заберите детей у родителей, но нам не нужны беспорядки. Мы не потерпим никаких богов, кроме самой Матери-Земли и ее сына.

Она имела в виду императора.

Я незаметно оглянулся на Валку. Доктор стояла, заложив руки за спину, со вздернутым подбородком, как боксер провоцирует противника на удар. Я думал о том, чем она поделилась со мной тогда в Улакиле, о том, что она показала мне на голограммах. Простой и скрываемый от всех факт, пугающий и жестокий: мы не были первыми. Знает ли об этом Лигейя? Знает ли Гиллиам? Даже если о Тихих известно лишь ограниченному кругу лиц в Капелле – тем, кому поручено хранить тайну, – эта парочка, мамаша и ее незаконнорожденный сын, должна входить в их число. В конце концов, они были самыми высокопоставленными служителями Капеллы на Эмеше. Неудивительно, что старуха так настаивает. Я удивлялся лишь тому, что они не расплавили развалины прямо с орбиты, что ни один из древних городов не был уничтожен Капеллой за все эти годы.

– Лигейя, оставьте доктора в покое. – Граф Матаро положил руку на плечо приора. – Она внепланетница и не привыкла к нашим порядкам.

– Она безбожница! – вмешался Гиллиам и с ухмылкой посмотрел на Валку.

– А ты самодовольный маленький гоблин, – сказал граф, возможно все еще раздраженный напоминанием о том, как было получено оборудование для терраформирования.

Я невольно улыбнулся и опустил глаза, чтобы скрыть свои эмоции.

– Балиан, прошу вас, – шагнула вперед великий приор. – Есть же какие-то рамки приличия.

– Я лорд этой планеты, великий приор. Потрудитесь обращаться ко мне правильно.

Умандхи у дальней стены сменили тон своего гудения и запели в странном, не меняющемся ритме. Их было около полусотни, все они раскачивались, словно коралловые полипы в сильном течении. Поднялся невообразимый шум, от которого задрожали дешевые оконные стекла.

– Не мог бы кто-нибудь сделать так, чтобы они заткнулись? – Гиллиам щелкнул пальцами в сторону колонов, а затем вытер со лба выступившие капли пота.

По приказу капеллана один из лорариев ударил дубинкой ближайшего умандха, чтобы успокоить его, несомненно посчитав, что послание дойдет и до остальных, поскольку они тесно связаны друг с другом. Существо затрубило от боли, расколов на части гармонию, соединявшую его с собратьями. Я ощутил ужасный приступ дежавю, вспомнив предыдущее свое появление на этом складе. Но на этот раз, вместо того чтобы безропотно поспешить на помощь упавшему собрату, умандхи вытянули свои щупальца во всю длину, их гудение превратилось в сухой хрип, с каким воздух выходит из разорванной трахеи.

Рядом со мной Валка шумно вдохнула, сорвала с пояса планшет и растерянно уставилась на него, постукивая указательным пальцем по экрану.

– Вилик, успокойте этих чудищ, – обратился к Энгину граф, не осознавая, что звук стал немного странным.

– Разберитесь с ними и уведите обратно на корабль, да побыстрее, – рассекая рукой воздух, приказал Энгин лорариям, и те завозились со своими планшетами.

Адораторы, обитавшие в горах над Мейдуа, говорили, что величайший грех – это гордость. Я не всегда соглашался с этим утверждением и с моим другом Эдуардом, поделившимся им со мной. Но здесь так и вышло. Один умандх нарушил невидимую границу, вырвавшись из стаи сородичей, словно джаддианский дервиш, и закружился, раскачиваясь на трех ногах в странном вихре боевого танца. Гудение поднялось до пронзительного визга, и ксенобит бросился к нам, словно разъяренный хищник. Умандх обвил щупальцами одного из охранников графа и навалился на него. Люди надеялись, что их оружие и тысяча лет угнетения будут держать этих существ в постоянном страхе.

Гордость.

Плотина рухнула, и стая умандхов помчалась на нас, визжа, словно раздираемый на части в каком-нибудь глубоководном аду металл. Гиллиам попятился, но затем с поразительной скоростью развернулся, чтобы увести подальше от опасности свою мать. Остальные охранники собрались вместе, образовав заслон между внезапно взбесившейся ордой и графом. Я обернулся к Валке как раз в тот момент, когда в здание склада ворвались другие охранники – те, что несли караул снаружи. Схваченный умандхом человек с белыми полосами на зеленых доспехах, обозначавшими принадлежность к ликторам, пытался сопротивляться, но бесчисленные щупальца сжимались все сильней, обездвижив его. Из-под брони донесся хруст костей, или, может быть, мне просто почудилось. Какой-то охранник выстрелил в существо из плазмомета и выжег на его боку дымящуюся полосу. Умандх взвыл, словно трубящий слон, но продолжал сражаться, пока пятый выстрел не свалил его.

– Уведите отсюда его светлость! – Голос дамы Камиллы был усилен динамиком, встроенным в ее нагрудник.

Бросившись к нам с Валкой, она прокричала:

– Вы двое, быстро со мной!

Валка стояла с несколько отрешенным видом, склонившись над планшетом. Она не была испугана и почти не вспотела, несмотря на удушливую жару на складе. Едва не споткнувшись о перевернутый ящик с рыбой, я подошел к группе солдат.

– Дайте мне оружие! – Я сам не понимал, что говорю, но, когда солдаты замешкались с ответом, свирепо рявкнул на них: – Я не собираюсь убивать вашего лорда, дьявол вас побери, просто дайте мне что-нибудь!

Я щелкнул пальцами и протянул руку. Но тут что-то большое и чешуйчатое налетело на меня, его шершавая оболочка разорвала мой шелковый халат и оцарапала кожу на ребрах. Падая, я ударился головой об пол, и она зазвенела, словно колокол. Я зарычал, пытаясь вцепиться в твердую, как коралл, плоть. В нос мне ударил тошнотворный запах сырой рыбы, затем туда заползли тонкие щупальца, перекрывая доступ кислороду, один из отростков пробрался прямо в горло.

В глазах у меня помутилось, и от испуга я одновременно укусил и щупальце, и собственный язык. Кровь с медным привкусом наполнила рот, смешавшись с сернистой жидкостью, вытекавшей из вен умандха. Я по-прежнему задыхался, никак не мог высвободить зубы из щупальца и не мог пошевелиться.

Я не мог пошевелиться.

Он сдавливал меня со страшной мощью; я до предела напрягал мускулы и сам себе казался стеклянной колонной, расколовшейся под непомерной тяжестью. Внезапно я ослеп, потерял силы и почувствовал, как мир ускользает от меня. Если бы я погиб тогда, погиб и избавил бы мир от своего зловония! Еще один монстр, задушенный в колыбели, уничтоженный прежде, чем успел нанести непоправимый вред Вселенной. Кровь все медленней стучала в моих висках, в сопровождении топота сапог, грохота разбившихся звездолетов и шипения погасших звезд. Мир растворялся в темноте, в истинной Тьме, о которой поется в гимнах Капеллы. В этом мраке расцветали, словно цветы, белые лица, но тут же увядали и обращались в прах. Я видел отца и Криспина, Кэт и Валку, и мою мать. И Гибсона с разрезанными ноздрями, прямой спиной и незатуманенными глазами.