Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отчаянно размахивая руками, он ухитрился поглядеть вверх Его лодыжку обхватило тонкое щупальце. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, был жив! И собиратель облаков осознает происходящее. Он поднял Колю из пропасти и мягко уложил в сугроб рядом с краем кратера. Друсниец чувствовал мысли собирателя облаков. Это не было похоже на голос внутри, просто осознание. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, понял, что Коля не хотел нарочно поранить его, а просто стремился помочь, и был за это благодарен. По крайней мере, так показалось Коле. Без слов все было довольно расплывчатым.
— Я тоже могу говорить с тобой, хотя твой язык недостаточно глубок, чтобы по-настоящему выразить то, что я думаю и чувствую.
— Э-э, что? — Коля потер ноющую ногу. Вот эти разговоры для него слишком возвышенны.
. — Представь себе, что мы оба сидим в пещере и ты смотришь на гладкую стену перед собой. Я сижу за твоей спиной. А за мной горит костер. Пламя отбрасывает обе наши тени на стену пещеры. Я тебе незнаком. Я вошел в пещеру после тебя, и некое заклинание мешает тебе обернуться. Все, что ты знаешь обо мне, — это лишь тень. Так же и твой язык для меня. От того, что я хочу сказать, остается лишь тень, когда я облекаю это в понятные тебе слова. А разделенные чувства гораздо естественнее.
— Лучше так, — решил Коля. — Чувства не настолько осязаемы, как слова, — он почувствовал, что его ответ расстроил Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта. — Мы умрем?
— Да, такова наша судьба. Именно смерть придает такую ценность нашей жизни. Однако я не знаю, умрем ли мы здесь. Смерть очень близко. Равно как и Великая богиня. Но я не чувствую ее. Она не в моих мыслях. Мне кажется, что она не участвует в нашей судьбе. Возможно, она даже не знает, что мы здесь и крадем ее замерзшие мечты.
— Но сможем ли мы убраться отсюда?
— Не знаю. Мне не дано видеть будущее.
Коля поглядел на огромное истерзанное тело собирателя облаков, висевшее на скале. Тяжело было представить себе, что настолько массивное существо может быть так же беспомощно, как и он сам.
— Что делает с нами лед мечты? — наконец спросил друсниец после долгого молчания.
— Думаю, он исполняет самые сокровенные наши желания. Я чувствую, что начал меняться. Чувство не из приятных. Но оно знакомо тебе.
— Но это же хорошо. Я буду рад, если у меня действительно вырастет новая рука.
— Я не так уверен, что это хорошо.
— Тебе легко говорить, — в ярости прошипел Коля. — У тебя сотни рук. Ты не представляешь себе, каково это — когда их у тебя всего две, а одну укоротили.
— Тут ты действительно прав. Но подумай, Коля, каковы наши самые сокровенные желания. Разве не те, что рождены потому, что мы точно знаем, что они не исполнятся никогда? Не повредит ли в конечном итоге всем, если эти желания исполнятся?
— Это для меня слишком сложно, — постепенно Коля начинал жалеть, что собиратель облаков разговорился. С этой всей чепухой, что он несет, каши не сваришь. И это вселяло в него неуверенность. Такое огромное существо, у которого будто бы не один мозг, целых семь, не может быть глупым. Что, в свою очередь, означало, что сам Коля слишком глуп, чтобы понять. И эта мысль ему совершенно не понравилась! — Какой вред от того, что у меня не будет шрамов и у меня вырастет новая рука?
— Ты опасный воин с одной рукой? С двумя руками тебе будет еще легче убивать других.
Коля фыркнул. Отвечать по-настоящему на эти бредни не хотелось.
— Верно. Это очень поверхностная мысль. Ты хочешь снова стать молодым. Тем мужчиной, у которого подкашивались ноги, когда много лет назад он впервые вышел на арену.
— Ничего у меня не подкашивалось!
— Коля, я же читаю твои мысли. Я вижу все твои воспоминания. Ты был красивым мужчиной. Легко кружил головы женщинам, и от души пользовался этим даром, не задумываясь о том, чтобы по-настоящему подарить кому-то из них свое сердце.
— Зачем я должен был привязываться к одной, если мог получить всех? Эго же глупо.
— Да, а ты не глуп. Несмотря на то что ты был очень молод, тебе быстро удалось осознать, что большинство женщин интересует лишь одна ночь с блестящим героем арены. Они хотели почувствовать твою силу и твою страсть. Им было все равно, кто ты на самом деле. Ты оставил сердце себе, потому что ни одна из них его не заслуживала.
— Сентиментальные бредни, — фыркнул Коля. Все эти разговоры были ему неприятны. Он был твердо уверен в том, что умеет хорошо скрывать свои чувства. Да и чувств тех, к счастью, было немного. От переживаний одна только головная боль, и сон пропадает. А тут приходит надутая небесная сосиска с щупальцами и рассказывает ему, кто он такой. Оно ему надо?
— Судя по тому, какой ты сейчас, между твоим внутренним миром и внешностью никакого несоответствия нет.
Коля сглотнул. Это было понятно и недвусмысленно.
— То есть ты считаешь, что я монстр, и соответственно выгляжу. Все так и есть... Маленькие дети пугаются моего вида. Да и большинство взрослых тоже.
— Твое тело и душа покрыты шрамами. Мужчина, которым ты был когда-то, красивый и сильный юноша, у которого подкашивались ноги, когда он выходил на арену, давно уже перестал существовать.
— Еще бы! — возмутился он. — Ты хоть представляешь себе, каково это, когда тебя бьют по морде кожаными ремнями с железными заклепками, а публика вопит от восторга, когда ты кричишь от боли и харкаешь кровью...
— Нет, — в голосе, звучавшем в мыслях Коли, не было пренебрежения, он был совершенно искренним и полным сочувствия. — Ты можешь нравиться или не нравиться, но в своем роде ты искренен. Никого не обманываешь. Живешь в мире насилия и справляешься с этим наилучшим образом, потому что не боишься добиваться своих целей силой. Ты не испытываешь угрызений совести, но ты не жесток. Ты не испытываешь удовольствия от того, что применяешь силу. Ты никого не мучаешь, чтобы насладиться ощущением власти над ним. Впрочем, ты готов предавать своих лучших друзей, вроде того же Володи, если тебе это кажется выгодным. Если ты снова станешь красивым юношей, люди, которые не знают тебя, будут относиться к тебе с доверием и с приязнью, вместо того чтобы быть настороже с первого же мгновения. Они ведь не догадываются, что у тебя вся душа в шрамах. Не пойми меня превратно, Коля. Я тебя не осуждаю. Мне не пристало это. И я даже знаю, что тебе было неприятно отдавать Володи цапотцам. Ты просто поставил нужды Оловянных выше нужд своего друга. В принципе, это благородный мотив.
— Я ведь могу измениться, — упрямо заявил друсниец. Никто и никогда не говорил с ним настолько откровенно и не видел его насквозь. Даже Володи. — Если я снова стану красивым молодым мужчиной, возможно, я снова стану таким же приветливым, как был когда-то. Это ведь может оказать на меня положительное влияние — если не все встречающиеся мне люди будут кривиться от страха и отвращения.