– Справедливо, – сказал Киггз. – Возможно, на этот вопрос нужно отвечать не тебе.

Я повернулась к нему лицом, все еще не открывая глаз.

– Но это было… невероятно. Я была чем-то бо́льшим, чем я сама, и весь мир был чем-то большим, чем просто мир. Как мне теперь с этим смириться, Киггз? – мой голос дрогнул под тяжестью этой новой печали.

– С чем, моя любовь? – спросил он.

Я обхватила его лицо ладонями. Было чрезвычайно важно, чтобы он меня понял.

– Как после такого снова научиться быть просто собой?

Он мягко рассмеялся:

– Разве ты не всегда была чем-то большим, чем ты сама? Разве это не у всех так? Никто из нас не является чем-то одним.

Конечно же, он был прав. Я наконец открыла глаза и оглядела его солнечную поверхность. Я заметила, что его зубы слегка кривоваты. Это было единственное, что отличало их от алмазов.

Его лицо было слишком гладким.

– Ты избавился от бороды, – пробормотала я.

Его брови удивленно изогнулись.

– Так она тебе все-таки нравилась? Глиссельда не могла понять, как такое возможно.

– Глиссельда! – воскликнула я, убрав ладони с его лица. – Как она?

Он решительно кивнул.

– Она королева, – насмешливо произнес он. – Да еще какая. Мы таких никогда не видывали. – Он улыбнулся. – Мы с ней поговорили и признались друг другу в проступках наших сердец. Я думаю, мы друг друга поняли. То, что остается сказать, пожалуй, должно быть сказано в твоем присутствии, потому что тебя это тоже касается.

Моя голова наклонилась к нему, а потом упала назад и провалилась в подушку. Он опустил голову рядом с моей и провел пальцем по моей щеке. Я вся пошла кругами, словно океан.

– Все будет хорошо, – сказал он.

Он был прав: я это видела. Все было хорошо – или могло стать, если мы все станем над этим трудиться. Мы были пальцами мира и должны были сами в себе наводить порядок.

У меня не было возможности ему это объяснить, потому что он меня поцеловал.

Кто знает, как долго длился тот поцелуй? Я научилась выходить за границы времени.

К вечеру я уже полностью вернулась в себя. Живые существа вокруг меня по-прежнему светились – итьясаари полыхали, словно факелы, – но я уже не могла видеть все одновременно. «Невозможно все время жить вот так», – сказал Пандовди. В какой-то мере это было облегчением. Оставалось множество повседневных дел, которые требовали моего внимания.

Той ночью все итьясаари сидели вместе со святым Юстасом у постели Недуара. Мы провели частную службу в семинарии и погребли его под святой Гобнайт на рассвете. На церемонии присутствовали лишь итьясаари, принц Люсиан Киггз и королева Глиссельда – семьи в Нинисе у него не было.

Дама Окра Кармин, посол его страны, проследила, чтобы были соблюдены все нинийские обычаи: надела на его голову и ноги еловые венки и положила ему сосновое печенье и сладкое сегошское вино. Она плакала больше остальных: ей было стыдно за все, что она сделала и чем оказалась. Я не знала, как ей помочь. Мое прощение – или прощение Бланш – не могли помочь искупить эту вину.

Недуар был погребен в настенной нише в катакомбах собора. Я плакала, вспоминая доброго, неудачливого доктора. Однажды он спросил меня: «Неужели мы сломлены навсегда?» Тогда я не могла ответить на этот вопрос, но теперь, кажется, знала, что сказать. Когда все стали расходиться, я прошептала могильной плите: «Нас никогда не поздно починить, доброе сердце».

Бланш, стоящая на коленях неподалеку, услышала меня. Она встала, стряхнув пыль веков с темно-синего платья (я заметила, что никто не надел белое, хотя это и была похоронная церемония). А потом взяла меня за руку и, ничего не говоря, повела к выходу из катакомб.

Мы поравнялись с остальными на склоне холма по пути к замку Оризон. Солнце скрылось под одеялом дымки, и ветер нес прохладу; скоро должна была наступить поздняя осень с ее дождями. Мы шли вперед, пока вдруг не услышали за своими спинами крик. Голос одновременно казался чужим и знакомым.

– Фина! Принц Люсиан!

Улица была полна людей, которые следовали за нами, делая вид, что идут по своим делам. Киггз подошел ко мне и указал рукой направление.

– Это же не..?

– Да! – снова раздался крик. Абдо вынырнул из-под телеги, нагруженной дровами, и со всех ног бросился к нам.

– Ты его слышишь? – спросила я у Киггза.

– Как его не слышать? Он же орет.

– И буду орать еще и еще! – кричал Абдо. – Не могу прекратить орать!

Он был весь в грязи, как и подобает мальчику, который несколько недель жил в придорожном храме и бродил по болотам. Его волосы спутались, в них застряли кусочки мха и веточки. Самой чистой его частью была улыбка – огромная и сияющая, как луна.

– Всем привет! – закричал он, не шевеля губами. Остальные полудраконы уже успели распахнуть рты, теперь им оставалось только выпучивать глаза, что они и делали, причем с пугающей интенсивностью.

– Как у тебя это получается? – спросил Ларс.

Абдо завихлял бедрами в танце, высунув язык и приставив к голове руки – целую и больную, – словно это были оленьи рога.

– Я все понял! Мой разум так же огромен, как мир. Если бы мне захотелось, я мог бы поговорить со всеми сразу. Это, конечно, не вполне то же самое, что речь, но звучит так же, правда?

Он пользовался огнем своего сознания – как и я в день встречи со святым Пандовди, когда все услышали, что я назвала его по имени. Теперь его можно было слышать и ушами, и разумом, и сердцем сразу.

– Это было бы не так странно, если бы ты шевелил губами, когда от тфоего лица исходят сфуки, – сказал Ларс.

– О! – воскликнул Абдо, искривив губы. – Я долго не тренировался.

Он делал неверные движения в неподходящее время, явно притворяясь. Смотреть на это было трудно.

– Можешь потренироваться дома перед зеркалом, – предложила я.

Он пожал плечами и широко улыбнулся, слишком довольный собой, чтобы реагировать на критику. Он прыгал вокруг нас, по очереди приветствуя каждого полудракона. Он обнял Камбу, сидящую в кресле, и засмеялся, когда она сказала, что ему нужно в ванную. Бланш, все еще сжимающая мою руку, изумленно на него смотрела, и ее губы медленно расползались в улыбке.

Итьясаари не хотели оставаться на ночь в Саду Благословенных, и я разделяла их позицию. Я при первой же возможности попросила перенести мои вещи обратно в старые покои.

Бланш, Од Фредрика и Джианни Патто устроились в большом посольском доме дамы Окры, пока она готовила все необходимое для их возвращения в Нинис.

– Им понадобятся гарантии и защита, я уже не говорю о поддержке, – объяснила она, навязчиво суетясь вокруг меня. Я зашла к ней в гости. – Граф Пезавольта не уверен, что они ему нужны. Сказал, что они «разрушают устои» и «делят общество на два лагеря». Ну что ж, я думаю, что смогу вбить в него уверенность.