– Мы будем рады, если они останутся в Горедде, – начала я. – Королева сказала…

– Я знаю, – проговорила она, и ее лягушачье лицо исказилось в печальной гримасе. – Но ты должна понимать, что теперь Горедд ассоциируется у них с… с тем временем. Нельзя их за это винить.

Я их не винила, но жалела, что обстоятельства не сложились иначе.

Ларс пока оставался во дворце, но к Виридиусу так и не вернулся. Старик передал ему через меня послание: он прощал Ларса и хотел, чтобы тот снова жил с ним, но юноша лишь грустно улыбнулся и сказал: «Пока что я не могу простить сам себя». Он бродил по дворцу, как привидение.

До нас дошли новости, что Порфири предотвратила дальнейшую агрессию со стороны Самсама, одержав уверенную морскую победу. Порфирийские итьясаари хотели отправиться домой, прежде чем снег затруднит передвижение по дорогам. Гайос, Гелина и Мина говорили, что хотят продолжить свои путешествия после того, как проводят остальных. Им оставалось только дождаться, когда Камба и Пэнде поправятся в достаточной мере, чтобы перенести путешествие.

Камба шла на поправку: она уже начала делать первые неуверенные шаги по замку, опираясь на палочку. Увы, Пэнде повезло меньше. Я надеялась, наперекор рассудку, что после исчезновения Джаннулы ему станет лучше, но он по-прежнему лежал без движения. Его состояние никак не менялось.

Однажды днем Ингар вывез его во двор посмотреть, как Камба тренируется ходить. Светило солнце, подернутое легкой дымкой: старик смотрел в пустоту, уронив обвисший подбородок на грудь.

Я помогала Камбе держать равновесие, а Ингар поправлял одеяло на коленях Пэнде.

– Я чувствую себя страшно виноватой перед Паулосом Пэнде, – тихо проговорила я, удобнее перехватывая руку на талии Камбы. – Если бы я смогла освободиться раньше…

– Я тоже обычно сначала во всем виню себя, – проговорила Камба. Она по-прежнему ходила с бритой головой в знак траура, но уже надела золотые сережки. – Только вот мир редко бывает так прост, чтобы держаться на нас одних. Пэнде сыграл свою роль. Он рассказал вам, что ваш разум скован и что это проблема, но предпринял ли он хотя бы малейшую попытку вам помочь?

– Он этого не заслужил, – сказала я, не понимая, к чему она ведет.

– Конечно, нет, – ответила Камба. – Но вы тоже не заслуживаете нести груз вины на плечах. Иногда люди стараются как могут, но все заканчивается не так, как хотелось бы.

Пока я обдумывала ее слова, к нам подошел Ингар. Он широко улыбался. Я уступила ему место рядом с Камбой.

– Я думаю, мы можем сделать так, чтобы старику было комфортно ехать домой, – сказал Ингар. – Есть специальные кареты для инвалидов: у них хорошие пружины и они почти не трясутся. Я попрошу у Флоксии, чтобы она достала нам такую. Если есть люди, которые родились, чтобы торговаться, так это она.

Я заметила, какие местоимения он использовал.

– Вы возвращаетесь в Порфири, Ингар?

– Я слишком мало времени провел в их библиотеке, – сказал он и поцеловал Камбу в щеку. Камба поцеловала его в лысую макушку.

– Но ваша библиотека теперь здесь, – сказала я и, к своему удивлению, поняла, что хочу, чтобы он остался.

Его глаза виновато смягчились.

– Я уже прочитал все книги в своей библиотеке.

– Разумеется, – сказала я. – Что за глупости я говорю.

Я обняла их обоих. Камба долго не отпускала меня из объятий.

– Приезжайте к нам в гости, – предложила она. – Для вас в нашем саду всегда найдется место.

– Спасибо, сестра, – произнесла я сдавленным голосом.

Порфирийцы подготовились к отъезду за три дня. Отпускать их было больно, но больнее всего было прощаться с Абдо.

Этот мальчик, да благословят его святые, не умолкал с того момента, как встретил нас на холме, но теперь он, по крайней мере, научился шептать. Это было непростой задачей: он мог транслировать свой голос на весь город, если бы захотел. К каждому из нас то и дело обращался его жутковатый, бестелесный голос. Чтобы научиться говорить тихо или только с несколькими людьми за раз, требовалось больше практики.

Накануне отъезда порфирийцев я зашла в маленькую гостиную в королевском крыле дворца, где уже сидели Киггз, Глиссельда и Абдо. Последний, похоже, наконец осознал, что уезжает, и вел себя тише, чем обычно. – Мы будем рады, если ты останешься, – ласково сказала королева. – Мы можем дать тебе множество возможностей проявить свои таланты. Может быть, даже найдем применение твоему озорству.

Абдо покачал головой:

– Мне нужно вернуться домой. – Он опустил взгляд на руки – здоровую и неподвижную, – которые держал на коленях. – Мне нужно помириться с матерью. Когда я увидел… – Он замолчал, подбирая слова. – Каково было вам, Фина, когда вы открыли свое сознание и все увидели?

Кровь прилила к моим щекам. Я еще ни с кем этого не обсуждала, не считая того, что сказала Киггзу (теперь вспоминать те слова было неловко). Я чувствовала, что не в силах об этом говорить.

– Все озарил яркий свет, и… эээ… Представьте, каково бы было увидеть музыку или мысль.

Глаза Глиссельды устремились вдаль, будто она пыталась это представить. Киггз наклонился ко мне, упершись локтями о колени, и спросил:

– Это было словно Небеса?

Его вопрос застал меня врасплох, но у Абдо нашелся ответ:

– Так их описывали ваши святые. Мне же это напомнило наших богов – не буквально, не так, как их ваяют в статуях. Я имею в виду трепещущее пространство между ними, где Неизбежность превращается в Случай, а Случай перетекает в Неизбежность. Мир становится таким, каким должен быть, и таким, каким иногда бывает, и это одно и то же. Все вокруг правильно и соединено между собой, и ты понимаешь все это и любишь, потому что сам находишься во всем, а все находится тебе.

– С любовью ко всему миру, – проговорил Киггз, цитируя Понтеуса.

Именно это я и ощутила тогда – я едва не заплакала от воспоминаний, – но даже красноречивое описание Абдо не полностью это объясняло. Такие вещи нельзя сказать словами. Небеса, боги – все эти концепции были чересчур узки.

– Так что же ты будешь делать после того, как помиришься со своей мамой-жрицей? Будешь служить в храме, который когда-то высмеивал? – Когда я облекла мысль в слова, они прозвучали грубо, но я не представляла, как Абдо смог бы уместить все, что он испытал, в ограниченное пространство храма.

Но, с другой стороны, я же в себя как-то уместилась.

– Что-то вроде того, ответил Абдо, улыбаясь.

– Я думаю, это чудесно, – провозгласила Глиссельда, приподняв подбородок и строго на меня взглянув. – Если ваши жрецы хотя бы чуть-чуть похожи на наших священников, Абдо, в этой профессии нужны такие добрые люди, как ты. У тебя получится помочь своему городу.

Я не могла понять, то ли все это казалось мне плохой задумкой, то ли я просто чувствовала, что буду ужасно по нему скучать.