предъявленных ему обвинений, он изъяснялся отрывисто. «Я никогда не говорил, что осуждаю линию ЦК и что согласен с Троцким. По идей<ным> вопросам я выступал… Я был в самом начале не согласен с письмом Петроградской организации о Троцком, так как не знал его взглядов». Отрицая обвинения в уклонении от работы, стремлении к деньгам и наличии у него некой «кулацкой черты», Потапов заявил, что «объективности в обсуждении не было», все было заранее «подготовлено» и кое-кто «всегда задавал вопросы и подходил так, чтобы как-нибудь зацепиться». На самом деле ссоры, склоки и личная неприязнь были настолько очевидны Потапову, что их нельзя было оставить без комментария. «Если мои резкие выступления кому не нравились, то почему не делали мне замечаний? <…> Я всегда говорил прямо то, что думал». «Обвинять Потапова в шкурничестве и прочих преступлениях – является тоже преступлением», – поддержали его благожелатели.

В такой ситуации выработать характеристику на Потапова было крайне сложно. Поступил целый ряд самых разных оценок, у каждой свои сторонники:

Предложение Агатова: «Т. Потапов является в партийном отношении выдержанным, дисциплинированным и стойким членом партии» (за – 8, воздержался 1).

Предложение Рагожникова: «Признать Потапова не выдержанным, не дисциплинированным и не стойким членом партии» (за – 14, против – 8, воздержался 1).

Предложение Самсонова: «Т. Потапов имеет наклонности извлечь из партии личные выгоды» (за – 3, против – 15, воздержались 5).

Предложение Никитина: «Считать Потапова двуличным, скрытным, не искренним и высокомерным членом партии» (за – 1, против – 17, воздержались 5).

Предложение Кузнецова: «Потапов предпочитает свои интересы интересам партии; пользовался… знакомыми в продвижении на работе, не выполнял указаний парторганизации» (за – 9, против – 11, воздержались 3).

Предложение Гаидошоты: «Потапов хороший товарищ, с других сторон недостатков нет» (за – 10).

Предложение Литова: «Признать, что тов. Потапов относится к товарищам пренебрежительно» (за – 9).

Дополнение Рыбакова: «У Потапова есть некоторое высокомерие» (за – 3, против – 17).

Многие склонялись к тому, что Потапову место не в университете, а на заводе. «Надо определить, – вмешался Федоров, – годен ли он вообще для партии, а то вдруг послать на производство, а там он заведет контрреволюцию; пусть сама партия скажет, годен ли он для работы. Предлагаю передать дело о Потапове в контрольную комиссию, которая уже решит, что с ним делать». Это предложение, самое жесткое и по сути, и по тону, было принято (за – 13 голосов). Возмущенные решением, которое они находили абсолютно необоснованным, два студента, Федоров и Гаидошота, написали «внеочередное заявление» в университетское бюро:

Товарищи, поскольку характеристика кружка принята незначительным большинством, меньшинство считает ее неправильной. Здесь было пристрастие, подготовленное заранее решение, в общем, прицепка за пустяки и упущение главного. Старый кружок, зная Потапова хорошо, никогда бы не дал такой характеристики, и принятая большинством, дана товарищами, мало Потапова знающими. При такой характеристике Потапов не должен быть в партии и самое дело разбора Потапова д<олжно> б<ыть> передано в контрольную комиссию. За заявление несем ответственность.

К этому заявлению присоединились почти все члены 4‐го кружка, раскомплектованного в связи с дискуссией. В то же время в партбюро было подано еще одно «особое мнение» за подписью Нудельман А. Э., которая заявила: «Из всего материала и согласно данному протоколу, я лично делаю вывод, что Потапова лучше перевести в кандидаты партии на 1–2 года»[889].

Ничего и никого не жалея, две клики вцепились одна в другую. Компромисс, нюансы в характеристике – все это было исключено. Через несколько дней дело было пересмотрено, на этот раз в присутствии бывших товарищей Потапова из 4‐го кружка. Потапов в начале заседания заметил, что «при обсуждении его по партийному вопросу против него голосовали все члены бывшего 9‐го кружка. <…> Большинство же нашего кружка голосовало за. <…> Я прошу кружок бывшего до перегруппировки состава, как более знающего меня по [бытовым] вопросам, дать обо мне характеристику»[890].

На этот раз Потапов получил поддержку. «Во время 1½ годичного нашего пребывания вместе с тов. Потаповым в кружке я знаю его лишь как действительно сдержанного, стойкого и разбирающегося в партийных вопросах члена партии», – заявил Стасюк. Бойцов добавил в том же духе: «Я жил вместе с Потаповым в комнате и знаю его как дисциплинированного, стойкого и выдержанного товарища, без всяких уклонов и обывательских настроений, а в бытовом отношении он является лучшим товарищем». За предложение «считать т. Потапова в партийном отношении выдержанным, дисциплинированным и стойким членом партии и хорошим товарищем в бытовом отношении» проголосовали 14 человек, против – четверо несогласных.

Но все это Потапову мало помогло. Партпроверочная комиссия нашла «нецелесообразным дальнейшее пребывание в Университете», а его партийное дело было передано в контрольную комиссию для дальнейшего рассмотрения по партийной линии[891].

Играли ли личные мотивации главную роль во время чистки? Исследователь, который рассматривает людей такими, какие они есть, с их страстями и пристрастиями, часто, сам того не замечая, занимает позицию в споре: он игнорирует язык эпохи, так как тот якобы маскирует истину, в то время как высказывания, которые удачно вписываются в его утилитарное мировоззрение, объявляются правдивыми и раскрывающими истинное положение вещей. Метод, отыскивающий под трафаретом официоза истинные интересы, на самом деле проецирует повседневную логику мышления исследователя в незнакомое культурное пространство и приводит к анахронизму. Внимательное отношение к большевистской идентичности требует рассмотрения того, как персональные амбиции были оформлены, и протоколы университетской чистки дают нам на редкость богатую картину идеологических оправданий. Без сомнения, личная предвзятость часто упоминается в источниках, но она подается как порок, признак «обволакивания» НЭПом[892].

Аргумент заключается не в том, что персональные мотивации не играли роль в чистке, а в том, что их невозможно было выстроить вне большевистского языка: даже самые интимные стороны жизни зависели от политической самоидентификации, без нее они не могли быть сформулированы. В то время как сторонники Потапова придерживались канона большевистской агиографии, недоброжелатели должны были доказать, что он был примазавшийся сын кулака. Ни одна сторона жизни не считалась частной. Предложение прокомментировать поведение товарища давало повод к разговору о его «настроениях» и повседневных «навыках», а не только публичных высказываниях[893]. Рассказ о происшествии в общежитии, запомнившийся спор, жест, молчание – все подлежало оценке коллектива. Разбору коллизий повседневной жизни помогал учиненный в январе 1924 года «товарищеский суд». Избранный на общем собрании всех студентов и слушателей комвуза товарищеский суд отмечал, что «работа его может быть плодотворной и общеполезной только в том случае, если все студенты проникнутся глубоким сознанием о необходимости… предупредить