Ксандер отмахнулся и от этого признания, и от маленького злорадства, закравшегося в этот момент в сердце.

– Вы были не в себе.

– Все равно. Знаешь… – на мгновение он отвел глаза, а потом снова посмотрел на Ксандера в упор. – Я правда не знаю, как отменить Клятву. Но поверь мне, если бы знал, я бы снял ее еще с Аниты. И с тебя. – Он чуть поджал губы, что вышло у него совсем как у дона Фернандо. – И пусть бы это обнаруживало чью угодно слабость. Мы сдали свою страну, куда уж слабее, а сейчас, когда на кону…

– Святая Мария!

Они оба подскочили от этого крика, а Фелипе еще и рванулся наверх, прыгая через ступеньки, отчего вскоре нога его подвела, но не подвел Ксандер, вовремя догнавший и не давший упасть. Белла, бледнее беленой стены, немо указала им в окно, и оба они послушно туда посмотрели.

К маяку подходил корабль.

Даже в разгар прилива ни одно судно крупнее рыбацкой лодки не могло бы пройти здесь, тем более огромный линеал, но этому кораблю мелководье было безразлично. Плыл же он, хотя висели обрывками паруса, хотя полусгнили его борта, и что не сгнило – носило раны от тысячи штормов, что уничтожили бы любой другой. И все же он плыл, величественно и жутко, плыл на свет маяка, предупреждавшего живых об опасности – потому что ему не нужны были предупреждения, и жизни на нем не было, даже случайной чайки на мачте, даже ракушек на обнажающемся днище.

– Это «Голландец», – сказал Ксандер, потому что оба Альба онемели.

– «Летучий голландец»? – Белла, которую никогда страх долго не мог сдержать, сделала пару шагов обратно к окну. – А он, ну, они маяк приступом не возьмут?

– Никто из команды «Голландца» не может ступить с корабля, – пожал Ксандер плечами. – Даже другим кораблям его бояться нечего, разве что столкнутся.

– По виду не скажешь, – пробормотал Фелипе.

По чести, Ксандер мог его понять, как и всех тех, кто молил небеса о защите при виде скелетообразного остова, сейчас мертвенным гнилостным свечением отзывавшегося на сияние маяка, словно в насмешку. Ему и самому это зрелище навевало тягостную, леденящую жуть.

– Мне надо идти, – вдруг сказал Фелипе, а когда Белла вскинула на него глаза, – подумай сама, Белита. Они ищут нас, и ты права, вряд ли твоя подруга, что бы она там ни умела, сумеет их надолго задержать. Они выйдут и увидят – это. Решат еще, чего доброго, что он пришел по мою душу.

Белла бросила еще взгляд на окно и поежилась.

– Тогда пойдем вместе!

– Не надо, – качнул головой Фелипе. – Если я вернусь один, то сумею выгородить… ваших людей, Ксандер. Мало ли где я был! А что мокрый, так по берегу гулял, застал прилив. Я найду, что сказать. – Он глянул на мокрую юбку Беллы. – Шепну тихонько Аните, пусть за вами лодку пришлет. Или вашим ребятам, если уже вернутся.

– Дядя Франко не поверит.

– Я найду, что сказать Франко, – в голосе Фелипе вновь зазвучала спокойная, почти высокомерная твердость и так же мгновенно ушла. – Постарайтесь тут насмерть не простудиться, хорошо? И – Ксандер, они точно не могут сойти с корабля?

– Нет, – уверил его Ксандер. – За стенами мы в безопасности.

Оставив Беллу наверху, они спустились вниз – Фелипе начал возражать, когда дошло до нижних, еще затопленных ступенек, и хотя Ксандер указал на свои промокшие насквозь штаны и ботинки, Фелипе сказал, что это не повод мокнуть еще больше. Но пока он осторожно, почти наощупь, пошел ниже, Ксандер как раз нашел за небольшой дверцей что-то вроде шкафа, а там – сломанное весло, и протянул его иберийцу. Снаружи было тихо, если не считать легкий плеск волн, но ему и прислушиваться было не надо: отчего-то он знал, что русалок там нет, что Морской народ ушел от берега по его слову и не вернулся, во всяком случае, пока.

– За трость сойдет, – одобрил тот. – Спасибо. Ксандер?

– Да, сеньор?

Фелипе досадливо поморщился.

– Да брось ты. Ксандер, я не знаю, будет ли у меня возможность тебе сказать… Знаешь, я слушал сегодня то, что говорили люди. Те, что меня похитили. О том, что есть те, кто готов им помочь… и я знаю, кто это. – Когда Ксандер вздохнул, ибериец поднял руку, призывая к молчанию. – Они во многом правы, они хотят свободы. Может быть… неважно, это потом. Но Ксандер, есть те, с кем нельзя садиться в одну лодку, какие бы благие намерения у тебя ни были. Помни об этом, хорошо? Нельзя, даже если они уверяют, что хотят тебе блага. И даже если кажется, что другого выхода нет. Просто нельзя.

Было бы очень просто и, наверное, даже правильно тут смолчать, кивнуть или как-то иначе еще согласиться. Но Ксандер почему-то не выдержал.

– А если другого выхода и в самом деле нет?

– Такого не бывает, – убежденно ответил Фелипе. – Надо искать. Ладно, пойду я.

Все-таки плохо у него с ногой, подумал Ксандер, глядя, как он с трудом протискивается в полуоткрытую дверь, тяжело загребая воду, как бредет по еле заметной тропинке, почти по пояс в воде, как выбирается, наконец, на сушу, останавливаясь, чтобы отдохнуть, опершись о свой импровизированный костыль. Ксандер уже думал отвернуться – в конце концов, до берега Фелипе добрался – как увидел и другое: от калитки в их сторону шла Анна, все быстрее и быстрее, и наконец побежала, и как Фелипе поднял голову и сделал ей навстречу первый шаг.

Больше смотреть было нельзя, да и не нужно.

Вверх по ступенькам он поднялся куда медленнее, чем в первый раз. Спешить было некуда. Даже Белла уже устало опустилась на лестницу – так, заметил он, чтобы не упускать из виду окно и корабль – и сжалась в комочек, стараясь согреться. На него она не смотрела.

– Выходит, Адриано не соврал?

Этого вопроса он не ожидал.

– Адриано редко когда врет, сеньора. Придумывает – это да, но не врет.

– Вот как, – она хмыкнула. – Верно. Я тогда не очень-то внимательно его слушала, если честно. Когда он про «Голландец» рассказывал. А сейчас…

– А сейчас?

– А сейчас я очень надеюсь, что он врал. Я не хотела бы, чтобы меня кто-то туда увел.

– Сеньора, – сказал он, чувствуя, как поднимается раздражение, – Адриано может и сочинять, но я не врал, когда сказал, что никого он не уведет. По крайней мере, пока не уводил. А если бы уводил, то