Наградой ему был озадаченный, а потом потрясенный взгляд: должно быть, в виду реального «Голландца» сеньора наконец задумалась, чему и кому он был наследником. Не желая разбираться и тем более отвечать на вопросы, он, успокаиваясь, сунул руки в карманы: оба промокли донельзя, но в одном лежал его компас-артефакт. Касаться его было что гладить любимую собаку: вроде и не поможет напрямую ничему, но утешительно.

Он ожидал, что ощутит приятную теплоту и только, но тот его удивил: в ответ на прикосновение он вдруг стал почти нестерпимо горяч и запульсировал – был бы он сердцем, Ксандер бы сказал, что он заходится. Хмурясь, Ксандер выудил его из складок мокрой шерсти и тихонько сжал, рассматривая.

Обычно ребис в своей причудливой оправе себя если и проявлял, то той самой теплотой и порой легким свечением, рядом с которым свет ночника показался бы многосвечной люстрой. Стрелка, как ей и полагается, показывала на север, но как будто немного лениво, словно выполняя скучную, но обязательную работу. До сих пор с самого Йоля Ксандеру и компас-то был без надобности, и он, удостоверившись изначально, что тот хоть и нехотя, но работает, по делу его не использовал. Порой он даже задавался вопросом, почему его артефакт принял именно эту форму, и додумался только до того, что магия Академии рассчитывала на целую жизнь, в которой компас еще пригодится.

На том он и успокоился, благо остальные не то чтобы фейерверки запускали с теми, которые достались им. Если преимущества наруча Беллы он мог примерно угадать, то чем, например, был полезен Одили ее гребень, кроме как скреплять волосы, которые она с Йоля старалась особенно не обрезать, он не знал. Адриано и вовсе ткнул своим кинжалом в стену, забираясь к очередной подружке, обломал самый кончик и страшно расстроился, пока не приспособил его к своей возне над деревянным огурцом. Впрочем, вряд ли магия одарила его кинжалом для того, чтобы он сделал из него отвертку.

Компас, пусть и ленивый, на этом фоне казался чрезвычайно полезным орудием.

Сейчас, правда, от его лени и следа не осталось. Ребис сиял так, что почти не видно было лежащей поверх него оправы, кованых карт, а стрелка вместо вальяжного колебания указывала твердо и даже напряженно, чуть-чуть трепеща.

Только показывала она не на север!

Ксандер на всякий случай легонько встряхнул компас, потом крутанулся вокруг своей оси, сжимая компас в руке, но стрелку эти манипуляции не интересовали совершенно. Упрямо и решительно, дрожа от этой решимости, она указывала твердо в сторону окна.

– Принц? Ксандер?

Как будто голос Беллы был последним из нужных знаков, Ксандер вдруг с хрустальной ясностью понял, что хотел сказать артефакт.

– Мне нужно туда, – сказал он вслух.

– Куда?

– На корабль.

Она рассмеялась.

– Ты шутишь? – Когда он покачал головой, смех оборвался. – Ты сошел с ума!

Он удачно стоял, подумалось ему: ближе, чем она, у самого окна. Она не успеет его остановить, она не успеет договорить формулу Приказа – в том числе потому, что сначала попробует вразумить его иначе, она не дон Франсиско. Вот уж кто бы не колебался! Впрочем, ему о своих намерениях Ксандер бы и не объявил.

Он повернул компас так, чтобы она увидела, и услышал, как она резко, со свистом вдохнула.

– Сеньора, – сказал он потому, что это слышал, – мне туда надо. Я не знаю почему, не знаю, что там надо и что из этого выйдет. Я только знаю, что должен. Я не сумасшедший, мне тоже страшно. Но все равно.

– Они перекинули эти, как их, сходни!

Он глянул в окно: так и есть – к проему от корабля была теперь перекинута доска, и с той стороны на нее бесстрастно смотрели пустыми глазами матросы в лохмотьях. Борясь с мертвенной тоской, он до боли сжал компас в руке и рванул оконную раму на себя.

Окно неожиданно легко поддалось и распахнулось, впуская холодный предрассветный ветер. Он подтянулся, протиснулся – это далось непросто, окно было явно не для того, чтобы его проходили иначе как взглядом – и ступил на доску. Та отозвалась скрипом, и он немного поерзал ногой, чтобы вышло ловчее. Доска была неровной, местами с обломанными краями, и он пошел по ней, старательно балансируя и не глядя вниз.

Шаг. Еще шаг. Доска скрипела, как и положено доске, которая давно должна была рассыпаться в прах. Хорошо бы она не сделала этого под его ногами. Еще шаг. Полуразрушенный ветрами и течениями корабль покачивался, словно под ним простиралась океанская глубина. Еще шаг.

Очень не вовремя вспомнилось, что никому встреча с «Голландцем» не принесла счастья.

Еще более не вовремя вспомнилось, что в те времена, когда его капитан и команда были живы, встреча с ними не приносила никому ничего, кроме горя.

Матросы по ту сторону доски расступились, давая место ему спрыгнуть, что он и сделал, оказавшись лицом к лицу с капитаном и не глядя по сторонам, как не глядел вниз, идя по доске. И все равно он видел слишком много: холодный пот на мертвенно мерцающих лицах и мертвые глаза. И от всего, от дерева и полуистлевшей ткани, от матросов и даже, казалось, от спокойного, словно нарисованного моря веяло сладковатой, тошнотворной гнилью.

Капитана он узнал сразу: тот походил на его отца и дядю так, словно был им третьим братом.

За его спиной скрипнула доска, и капитан, все еще безмолвный, перевел взгляд туда, через плечо Ксандера. Ксандер обернулся – и увидел, как по доске идет Белла.

Сюда. В гниль, смерть и жизнь в смерти.

Он было крикнул ей, чтобы поворачивала назад, но сообразил, что ей и так трудно, а от внезапного окрика она может и поскользнуться. Сам по себе борт корабля был не так уж высок, но он не мог бы сейчас поклясться, что внизу настоящая вода, что и море не пропиталось гибельными миазмами. Ему оставалось только, онемев, смотреть, как она ступает, осторожно, но твердо, расправив плечи с болезненным усилием, и тоже очень, очень старается не смотреть вниз.

Уверенность оставила ее только в самом конце: она замерла на краю доски, с сомнением глядя на палубу – и тут капитан вдруг шагнул вокруг Ксандера и подал ей руку.

Ксандер автоматически подал ей вторую.

Она приняла обе, вежливо кивнув мертвому.

– Благодарю вас.

– Иберийская учтивость, – хрипло усмехнулся капитан. – Есть то, что не меняется, э, донья?

– Исабель Альварес…

– …де Толедо, – закончил он, –