одна из «звезд» не выступала, по его мнению, изменило все. «Мы часто убеждаемся в том, что индивидуальность играет не слишком значительную роль в этом новом и ярком зрелище, но теперь мы вынуждены признать, что „ансамблю“ недостает былого очарования…» Мясин, полагал он, не был ни великим танцором, ни великим мимом: он не был Нижинским. Больм обладал «жизненной силой и энергией», но не мастерством раскрытия характера своего персонажа, и этот же недостаток ограничивал изысканный танец Гаврилова. Маклецова преуспела в технике танца, но ей не хватало поэтичности или способностей к интерпретации. «В таком балете, как „Жар-птица“, она просто оскорбляла взгляд. Далекая от интерпретации балета, она давала полное представление о том, как не следует танцевать». Лопухова была обаятельна и «шаловлива», но в партиях «примы-балерины», принятых от Маклецовой, «она безнадежно ошибалась в элементах». Чернышева максимально использовала данные ей возможности, главным образом мимические. Реваль досталось не меньше: «Ее Клеопатра показалась мне скорее парижской кокоткой, чем египетской царицей». Но, несмотря на эти неодобрительные замечания, ван Вехтен считал, что Дягилев продемонстрировал Нью-Йорку «лучшие образцы сценического искусства, чем приходилось здесь видеть прежде». Точно таким же было и мнение Дягилева, а также общий смысл почти всех публикаций в прессе.

Помимо «Жар-птицы» (с Мясиным в роли Царевича и Чекетти — Кощея), «Шехеразады», «Зачарованной принцессы» и «Ночного солнца», в первую неделю были показаны еще четыре балета: «Сильфиды» с Лопуховой, Чернышевой и Больмом, «Послеполуденный отдых фавна» с участием Мясина, «Карнавал» с Лопуховой и Больмом и «Князь Игорь» с Больмом. «Шехеразада» была дана вновь на субботнем утреннике вместе с «Фавном», и вследствие жалоб, поступивших после первых представлений, в зале находились полицейские надзиратели. Джону Брауну, главному администратору «Метрополитен-опера», было приказано внести определенные изменения в балеты до того, как они вновь могут быть показаны. Цензурная полемика попала в газеты. Реклама парижского скандала по поводу «Послеполуденного отдыха фавна» уже подготовила почву для возмущения американских моралистов, а «Шехеразада» вызвала всплеск расистских настроений. Мысль о том, что «белая» (хотя и восточная) женщина взяла в любовники негра, показалась настолько отвратительной, что в связи с этим, как писал Карл ван Вехтен, даже возникли «разговоры о том, что в спектакле чернокожие невольники должны быть отделены в гареме от белых». В то время как полиция предпринимала свои действия, Католическое театральное движение распространяло собственный бюллетень против Русского балета*[344].

Программа второй недели состояла из балетов «Павильон Армиды» с участием Маклецовой, Больма и Чекетти, «Петрушка» с Мясиным, Лопуховой, Больмом и Чекетти и «Тамара» с Больмом и Реваль. Первый сезон в Нью-Йорке закончился 29 января, и труппа отправилась в поездку по стране. Самой длительной была остановка в Бостоне — десять дней. Здесь Маклецова покинула Русский балет. После спектаклей в Олбани и Детройте в Чикаго были впервые исполнены «Клеопатра» с Реваль и Больмом, а также «Призрак розы». По случаю ожидаемого прибытия Нижинского для участия во втором нью-йоркском сезоне американские газеты опубликовали сообщения о постигших его злоключениях. 1 февраля Вацлав и Ромола были вызваны в американское посольство в Вене, где им сообщили, что посол получил разрешение на отъезд «условно освобожденного» Нижинского в Соединенные Штаты к Дягилеву. Но были поставлены два условия: Нижинский не должен возвращаться в Россию, а Ромола и Кира должны остаться на месте в качестве заложников. Вацлав отверг второе условие, и в итоге оно было снято под поручительство посла. Следующим вечером они уехали в Берн. На границе со Швейцарией произошла недельная задержка, во время которой их подвергли обыску, а затем Нижинские прибыли в гостиницу «Бернерхоф». В их честь был дан обед в русской дипломатической миссии и вручены дипломатические паспорта. Два дня спустя в Лозанне Нижинский ознакомился со своей частью контракта Дягилева с «Метрополитен-опера» и, хотя состояние отношений с Дягилевым его беспокоило, охотно согласился танцевать в стране, которая так много сделала для его освобождения. Он также узнал, что выиграл в лондонском суде иск о взыскании с Дягилева денежного долга*[345].

Во время пребывания Вацлава и Ромолы в Лозанне их навестил Стравинский, живший неподалеку в Морже. Они вели горячие дискуссии. Стравинский тоже был обижен на Дягилева, который забыл об обещании организовать для него официальное приглашение дирижировать своими балетами в «Метрополитен-опера».

Февраль в Берне приближался к концу, когда пришла телеграмма от Астрюка.

Астрюк из Парижа Нижинскому в Берн, 1 марта 1916 года:

«Немедленно свяжитесь с советником посольства Испании графом Даниелем де Прадере, который будет способствовать Вашему отъезду в Америку».

Последние приготовления были сделаны, и 24 марта Нижинские прибыли в Париж, где провели один день до отплытия судна. Графиня Греффюль сделала все необходимое, и Ромола получила возможность подготовится к Нью-Йорку. Вместе с Вацлавом они «посетили лучших портных и шляпные магазины. Никто не узнал бы нас через двадцать четыре часа, когда мы шли по набережной Д’Орсе, чтобы сесть в поезд. Мы были элегантно одеты, за нами с цветами следовали горничная, няня и мистер Рассел (из „Метрополитен“) в сопровождении шестнадцати чемоданов. Многие старые друзья и почитатели Вацлава пришли проводить нас». В Бордо Нижинский послал Астрюку визитную карточку, «с выражением самой горячей благодарности», возможно, с приложенными цветами, а затем компания села на французский лайнер «Испания». С ними была невеста Больма, о которой они обещали ему позаботиться. Во время плавания Нижинский познакомился с корабельным врачом Луисом Море, знаменитым гравером, который проявил большой интерес к его системе записи танцев.

Из Бостона Русский балет отправился в турне по шестнадцати городам, уехав далеко на запад, до Канзас-Сити. Труппа, оркестр и технические работники передвигались в специальном поезде с пульмановскими вагонами. Во время «однодневных выступлений», негативный опыт которых русские артисты приобрели впервые, все ночевали в поезде, но в городах, где спектакли давались несколько вечеров подряд, таких, как Детройт, Чикаго, Индианаполис, Цинциннати, Кливленд, Питтсбург и Вашингтон, они останавливались в отелях. Первое выступление Русского балета в Вашингтоне 23 марта было отмечено посещением президента Вильсона с супругой. Здесь до труппы дошло известие, что Нижинский находится в пути и прибудет к открытию сезона в «Метрополитен-опера».

Однако Нижинский опоздал на первое представление в «Метрополитен-опера», состоявшееся 3 апреля: его корабль должен был войти в док на следующий день. Программа открытия состояла из «Призрака розы», «Сильфид», «Петрушки» и «Князя Игоря». Для Нью-Йорка только «Призрак розы» был новинкой: танцевали Лопухова и, в отсутствие Нижинского, Гаврилов. Рассерженный критик из «Мьюзикал Американ» писал, что «мастерство Нижинского как педагога неравноценно его искусству танцора, ибо его ученик развлекал сам