хрупким, слишком камерным, и поэтому не произвел глубокого впечатления». Однако Карсавину Бомонт считал непревзойденной. Он познакомился с ней, как и с Больмом, в прошлом году и теперь решил писать о ней книгу. Он посетил ее в отеле «Савой», где она с присущей основательностью уже подготовила для него «хронологию» своей карьеры: интервью прошло хорошо. Но вмешалась война, и книгой о балерине, в конечном итоге опубликованной Бомонтом, стало эссе Светлова.

15 июня Карсавина танцевала в «Золотом петушке» Шемаханскую царицу с Больмом в роли царя Дадона. Неудивительно, что Лондон воспринял оперу-балет как сенсацию. Чарлз Рикеттс писал в своем дневнике, что оригинальный спектакль привел его в восторг «сверх всяких ожиданий», и продолжал: «Это самая колоритная интерпретация принципа, существовавшего в греческой трагедии, который до сих пор применяется в японском театре Но. Это индийская богиня, а ее танец и мимика были несравненны». Интерпретация была великолепной. Карсавина выглядела очаровательно. Ситуел написал, что это была «такая постановка оперы, о которой никто в мире и не мечтал… Нам представлено одно из наиболее драматичных и чарующих музыкальных произведений прошлого века. Кроме того, „Золотой петушок“ наполнен огромным сатирическим смыслом. В его неестественных, сказочных ритмах, продемонстрированных на фоне огромных цветов и ярких разноцветных сооружений, должна была ощущаться насмешка над властью, своего рода радость по поводу ее гибели. По счастью, светская аудитория могла упиваться красотой и странностью этого зрелища и не слишком сосредоточивалась на его смысле или подоплеке».

Через три дня, после двойной премьеры «Бабочек» и «Мидаса», которые не вызвали большого интереса, Ситуел отметил, как нелепо выглядел Стравинский, когда «с видом одновременно и умиротворенным, и рассеянным, и немного раздраженным» кланялся публике «в диадемах и белых лайковых перчатках, которая аплодировала ему из вежливости».

В Вене Вацлав и Ромола обдумывали, какое имя дать ребенку, рождение которого запаздывало. Нижинский был убежден, что родится сын, и хотел назвать его Владиславом, с чем Ромола согласилась. Министр двора его величества принц Монтенуово пригласил их на премьеру «Электры» Штрауса в Хофоперу 18 июня, сказав, что «если эта современная музыка не ускорит рождение ребенка, его не ускорит ничто!». Они отправились в театр, а на следующий день ребенок родился. Сестра Ромолы Тэсса рассказала ей, что «как только акушерка объявила: „Это всего лишь девочка, но прехорошенькая“, Вацлав на секунду потерял самообладание и швырнул на пол перчатки». Но потом он даже утешал Ромолу и сразу же посвятил себя дочери, которая была так на него похожа. Ей дали имя Кира.

На генеральной репетиции «Легенды об Иосифе», как писал Чарлз Рикеттс, «собрался весь цвет Лондона и… леди Дайана Маннерз локтями пробивалась по балкону от одной ложи к другой на глазах изумленного зала». Лондон был хорошо подготовлен к восприятию этого нового спектакля, а также и к дебюту Мясина, поэтому премьера балета 23 июня прошла лучше, чем в Париже. Танец Мясина несколько разочаровал публику, «которая ожидала увидеть второго Нижинского», но как актер (его роль носила преимущественно мимический характер) произвел приятное впечатление. Мясин позднее вспоминал: «Я теперь чувствовал себя намного счастливее в роли Иосифа и был поощрен теплым приемом, оказанным мне на премьере». Карсавина считала, что выступление Мясина было «совершенно замечательным. В те дни недостаток виртуозности привносил в создаваемый им образ пафос молодости и невинности». Карсавина в этот раз впервые исполняла партию жены Потифара, «приняв эту роль без моих обычных сомнений, подхожу ли я для нее». Штраус прибыл в Лондон дирижировать балетом и дал прием в Музыкальном клубе по случаю своего пятидесятилетнего юбилея, который посетили Стравинский и Карсавина. На репетиции он консультировал балерину по поводу роли и был настолько восхищен ею, что старался пригласить ее танцевать всякий раз, когда балет давался в Вене в последующие годы.

Леди Рипон, писала Ромола, «оказалась самым верным другом Нижинского». Она использовала все свое влияние инициатора организации выступлений Русского балета в Лондоне, чтобы обязать Дягилева принять Нижинского обратно в труппу, заявив, что без этого сезон не состоится. Добившись своего, она попросила Вацлава срочно приехать в Лондон, и он с восторгом отправился туда в конце июня. Предполагалось, что он будет танцевать три раза в «Призраке розы», а также в других спектаклях. Но в Лондоне Нижинский обнаружил, что только леди Рипон, Гинцбург и Трубецкий были расположены к нему, в то время как большинство членов труппы восприняли его приезд холодно. Проведя одну репетицию и поняв, что не в силах выносить подобное отношение, Нижинский отослал леди Рипон письмо с извинениями и благодарностью за предпринятые усилия, а сам немедленно отбыл в Вену, «как будто боялся, что если вновь увидит маркизу, то не сможет устоять перед ее просьбами»*[342].

Событие, ускорившее войну, — убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве 28 июня — застало Вацлава на пути в Лондон, и после возвращения в Вену в начале июля леди Рипон забросала его письмами и телеграммами, настаивая на его приезде с семьей в Лондон. Нижинские полагали, что она все еще пытается помирить Вацлава с Дягилевым; гораздо позже они узнали, что истинной причиной ее настойчивости был страх перед войной. Но по совету врача Ромолы Нижинские решили остаться в Вене до конца июля, а затем через Будапешт уехать в Россию.

Лондонский сезон завершился 25 июля. Были показаны «Бабочки», «Легенда об Иосифе» и «Петрушка». Овации казались нескончаемыми, а танцоры вывели сэра Джозефа Бичема на сцену и вручили ему позолоченный лавровый венок. Аплодисменты не прекратились и после того, как занавес опустился. Дягилев увлек Карсавину из гримуборной, где уже она начала переодеваться, прямо в зал — на вызовы публики. «Я стояла там очень недолго, странно смущенная, с таким чувством, будто я нарушила театральную этику. Возбужденная аудитория подалась вперед — я повернулась и убежала». «Безудержное проявление эмоций при прощании с Карсавиной», — написал в этот вечер в своем дневнике Рикеттс, а в письме к Гордону Боттомли подвел итог: «Новые балеты были замечательны и восполнили потерю Нижинского…»

На премьере «Иосифа» Харри Кесслер, соавтор либретто балета, выразил опасение, что планируемые гастроли в Германии могут не состояться, но Дягилев не обратил внимания на завуалированное предупреждение. Удивительно, что так много людей не чувствовали приближения войны в 1914 году и, даже когда она вспыхнула, воображали, будто война закончится через несколько месяцев. Карсавина беспокоилась, так как сезон завершился, и ее охватила «острая тоска по дому». Но Дягилев попросил ее задержаться на один день, ибо хотел кое-что с ней обсудить. В течение двух лет он ничего ей