после сердечного приступа, то у Сойер не должно было возникнуть никаких проблем с выздоровлением.

Ее родители посмотрели друг на друга, но ни один из них не произнес ни слова.

Ладно. Если никто не собирается говорить мне, как Сойер, я просто узнаю это сам.

Я прошел мимо них, но тут большая рука упала на мое плечо.

– Нам нужно поговорить, – сказал мистер Черч.

– Мы можем поговорить после?

После того, как я увижу самого важного человека в мире.

Его карие глаза – такие же, как у Сойер – выглядели настолько подавленными, что острая боль в моей груди вернулась. Он подвел меня к свободному креслу рядом с Дилан и Джейсом. Затем обратился к нам:

– У меня есть хорошая новость… и очень плохая.

– Начните с хорошей, – тут же сказала Дилан. – Не уверена, что готова к плохим.

Мистер Черч понимающе кивнул.

– Хорошая новость в том, что они смогли реанимировать ее.

– Какая плохая? – рявкнул я.

Он сделал несколько глубоких вдохов, будто пытался набраться смелости, чтобы сказать следующие слова:

– У нее был обширный сердечный приступ.

– Остановка сердца, – проворчала миссис Черч. – Скажи, как есть.

– Это действительно так важно, Джолин? – рыкнул он, прежде чем снова заговорить с нами: – В любом случае, чтобы увеличить ее шансы на выживание… им пришлось ввести ее в медикаментозную кому.

Я вскочил со своего места.

– Что?

Кома?

– Зачем? Зачем они сделали это?

– Чтобы уменьшить нагрузку на сердце. Помочь ей оправиться…

– Если она оправится, – выдохнула ее мама сквозь рыдания. – О, Боже.

– В смысле, если оправится? Что это, черт возьми, значит?

Конечно, она оправится. Она должна.

Мистер Черч выглядел так, будто мечтал придушить свою жену.

– Я сказал тебе, чтобы ты позволила мне разобраться с этим. – Он посмотрел на нас. – Шансы выжить после чего-то подобного… не высоки. Но я не хочу, чтобы вы об этом сейчас думали. Сойер нужен весь позитив и молитвы, которые вы сможете ей дать.

– Когда я смогу ее увидеть?

Он жестом приказал мне присесть. Я не послушался.

– Пока она в отделении интенсивной терапии пускают только ближайших родственников.

Нет уж, так не пойдет.

Словно почувствовав мое отчаяние, он пристально взглянул на меня.

– Мы поговорили с медсестрами, и они смогут сделать исключение для тебя и Дилан. – Мистер Черч посмотрел на нас. – По одному. – Он встал. – Но, прежде чем я позволю кому-нибудь увидеть ее, мы должны еще кое о чем поговорить.

Все растерянно посмотрели друг на друга.

– О чем? – наконец спросила Дилан.

– Врачи сказали, что в ее организме обнаружился амфетамин, но мы с трудом в это верим, потому что…

– Сойер не принимает наркотики, – перебила Дилан. – Она бы не стала. Поверьте мне. – Ее голос задрожал. – Мы все друг другу рассказываем. Она бы сказала мне.

Мистер Черч кивнул.

– Я знаю, милая. Однако я нашел пустой пузырек от таблеток без наклейки в ее сумке. Мы пытались понять, откуда он. Ведь то, что Сойер принимает наркотики – это просто какая-то бессмыслица.

– Но доктора настаивают, что так и было, – прошептала миссис Черч, глядя на Дилан. – Дорогая, если ты знаешь что-нибудь…

– Ваша дочь не принимает наркотики, – отрезала Дилан. – Я знаю свою лучшую подругу. Врачи ошиблись.

Я глянул на Оукли, но тот не поднял на меня глаз. Трус.

– Хорошо. – Мистер Черч прочистил горло. – Коул, теперь ты можешь ее увидеть, если хочешь.

Я достал телефон, пока проходил через двойные двери, и набрал сообщение.

Коул: Лучше бы тебе сказать родителям Сойер правду, ублюдок. Иначе я это сделаю.

Меньшее, что он мог сделать, это взглянуть ее родителям в глаза и объяснить им, почему их дочь лежит на больничной койке. И борется за свою жизнь.

* * *

В палате было ужасно холодно, когда я вошел. Но это не могло сравниться с тем морозом, который пробежал по моему позвоночнику, когда я увидел ее.

Мистер Черч сказал мне, что это будет тяжело, но я его не слушал.

Ее окружало множество проводов и капельниц. Маска закрывала большую часть ее лица… Маска, которая крепилась к аппарату. На ее лбу была повязка, наверное, из-за того, что она ударилась об раковину. Но больше всего меня убивало то, какой безжизненной она выглядела, лежа там.

Сколько я знал эту девушку, она всегда была огоньком, освещающим мою жизнь своей дерзостью и сарказмом.

Своим большим сердцем.

Я больше ничего не хотел – лишь бы она очнулась и сказала, что все будет хорошо. Но она не могла.

С тяжестью в груди я сел слева от нее, потому что там стояло меньше всякого дерьма.

Я ненавидел то, что на ней не было очков, и я не мог взглянуть в ее глаза. Вместо этого я взял ее за руку. Существовал миллион вопросов, которые я мечтал задать ей. Вопросов о том, как мы пришли к этому. Однако ни один из них сейчас не имел значения.

Поднеся руку к губам, я поцеловал ее. Затем встал. Я не собирался смотреть, как она увядает. Я отказывался это делать.

Девушка, которую я люблю, не чертов увядающий цветок.

Она боец.

Всю свою жизнь она боролась с обществом, с уродами, которые издевались над ней, даже со своей собственной матерью. Но прямо сейчас мне было нужно, чтобы она боролась ради меня. Ради нас.

– Ты лучше, черт возьми, борись, Святоша. – Наклонившись над кроватью, я пристально посмотрел на нее. – Борись ради меня так, как я боролся ради тебя… Потому что я не смогу без тебя.

Я не стану.

Без нее… не будет и меня.

Глава девяносто первая

Коул

Как только я