Киеве, если поедет туда. И отказалась. Сказала, что он нужен ей живым, пусть он и не будет князем. Когда Свенельд был в Силверволле, он спросил у Снефрид, будет ли князем Ингвар. Она пряла пряжу норн и сказала: да, он погибнет в Киеве тоже, но оставит потомство… со временем оно станет большим, очень большим! Но он был еще так мал… как зернышко… он медленно рос, да и не был рослым никогда. Это мне пришлось решать, изберет он долю долгую и бесславную, или славу и скорую смерть. Но я знала, что выбрал бы он, если только я родила его настоящим мужчиной и достойным потомком своих предков. Его предки живут здесь очень давно… Здесь, в Хольмгарде – уже лет сто, а еще до того лет сто они жили в Ладоге. Альвхильд мне рассказывала… моя свекровь, она была сама из Ладоги… Когда я только приехала, я еще ее застала на несколько лет. Она рассказывала – когда она сама была девочкой, в Ладоге стоял рунный камень с надписью: «Хельги сделал этот камень в память о Хререке, своем брате». А может, отце, это она не помнила. Это было так давно – я спрашивала Эйлива, он уже никакого такого камня у себя не знал. Альвхильд даже знала песнь в честь этого Хререка.

Сванхейд замолчала и закрыла глаза. Малфа ощутила облегчение – ее мучила эта разговорчивость Сванхейд, подрывавшая силы старой женщины.

– Отдохни, госпожа, – попросила она. – Может, уснешь? Дать тебе отвар?

Но оказалось, что Сванхейд вовсе не собиралась засыпать.

– Погоди, я вспомню! – Она, кажется, не слышала слов Малфы. – Я твердо заучила этот стих и всех сыновей научила ему, когда они подросли. Я же помню его. Хререк резал волны… Нет, вот как было:

Хререк резал волком

Волн долины Кольги.

Верных воев вел он

В гибель платья Скёгуль.

Вражью рать язвил он

Жалом лун ладейных,

Воям выдал щедро

Льда тюленьих долов[64].

– Альвхильд не знала, кто был этот Хререк и в родстве он с Олавом или нет. Говорили, что он первым из конунгов занял Альдейгью, когда там и занимать-то еще было нечего, так, несколько дворов переселенцев с Готланда… Может, он и сам был оттуда… Но и про других говорили, что они первыми правили в Альдейгье…

Хвалебную песнь, творение неведомого и давно покойного скальда, Сванхейд произнесла на родном ей северном языке и дальше перешла на него.

– Госпожа, отдохни! – Малфа сжала ее руку. – К чему так много говорить, ты утомишься.

– Я хочу, чтобы ты запомнила эту песнь… И Колоску расскажи, ему тоже нужно знать. Придет время – и все здесь будет принадлежать ему, потом его детям… пусть они знают…

– Хорошо, хорошо! – Малфа погладила ее по руке. – Я ему расскажу. Как ты сказала – «Хререк резал волны…»

– Хререк резал волком…

Сванхейд замолчала. Малфа понадеялась, что теперь-то госпожа наконец уснет, но та снова открыла глаза.

– Малфа…

– Да, я здесь! – Малфа наклонилась к ней.

– Она еще не приехала?

– Кто? – спросила Малфа и снова подумала, что надо завтра же послать за Астрид.

– Снефрид. Пойди узнай.

– Ты ждешь ее сегодня? – растерянно переспросила Малфа.

Не хотелось отказывать, но и идти проверять, не приехала ли давно умершая женщина из далекой страны, было бы глупо.

– Жду… очень скоро… Она должна привезти мне… кое-что важное. И тогда мы с ней пойдем… пойдем к Фрейе. По ее следам. Я собирала ее следы, когда ехала сюда, и они приведут меня обратно. Но у нее – самый важный. Сквозь него можно увидеть Асгард. Без него я не найду дороги. Я собирала их… на островах. Когда волна выбрасывает кучи водорослей, в них запутываются слезы Фрейи. Или просто на песке, но те самые мелкие…

Сванхейд закрыла глаза и сглотнула, переводя дух. Малфа подумала: вид у нее такой изможденный, как будто вся усталость долгой жизни, прежде скрытая внутри благодаря самообладанию, сейчас проступила на поверхность. Думала снова предложить отвара – горшочек хранился теплым, завернутый в кусок овчины, – как вдруг Сванхейд снова заговорила:

– Когда Фрейя пришлет ее за мной, это будет означать, что я закончила свои дела. Я старалась… умножить род, и не моя вина, если от него останется только этот мальчик… Колосок. Может, это ты виновата – ты сумела притянуть к нему всю удачу… от всех… Но я довела нить до него…

– Да, да, само собой… – бормотала Малфа. – Не беспокойся.

Она взглянула на Иту, сидевшую с пряжей на большом ларе. Может, все-таки послать ее за Дедичем? Но по Волхову уже никто не поплывет, надо будет ехать через мост, а это немалый крюк… Нет, сегодня за ним уже не послать, слишком поздно. Придется, как видно, одной сидеть целую ночь – в таком состоянии она не могла оставить Сванхейд на служанок, даже если та заснет. Напрасно она не послушалась Дедича и сразу, как Сванхейд слегла, не послала к Астрид в Ладогу. Сванхейд всегда была крепкой женщиной, все привыкли, что она одолевает напасти и нездоровье, но старость подточит любую силу.

– Пойди узнай, не здесь ли она уже, – удивительно ясным голосом сказала Сванхейд. – Если нет, вели приготовить для нее постель, ужин и все прочее. Она вот-вот появится.

В голосе ее была уверенность, какая отличала Сванхейд всю жизнь; возвращенная этой уверенностью в былые благополучные времена, Малфа встала и вышла в гридницу.

К ней обернулись десятки лиц: челядь, хирдманы, жители Хольмгарда, зашедшие за новостями. Малфа опомнилась. Сделал знак – дескать, все в порядке, – и пошла через гридницу, сама не зная куда. Можно прикинуться, будто госпожа дала ей какое-то поручение в поварню или насчет скота. Не выдавать же людям, что та заговаривается… Но что же это значит? У нее слишком сильный жар! Может, еще сделать какой-нибудь отвар? Пожалуй, липовый лист, кора ивы… Малфа, хоть и была молода, кое-чему обучилась, пока жила в лесу у Буры-бабы. Вот бы кого сюда сейчас – Бура-баба старше всех на свете и может заговаривать кого угодно. Но только она почти не выходит из своей чащи, не показывает живым людям своего лица и уж верно не поедет в чужие земли…

Повседневная шуба на веверицах, в которой Малфа занималась хозяйством, лежала на скамье. Завернувшись в нее, Малфа вышла. Снова падал снег – с утра он успел прекратиться, а теперь начался опять. В поварне еще горели огни