и исполняли разные его поручения. Самую отборную царскую дружину составляли, по-видимому, бояре и дети боярские, в числе с небольшим 1000 человек, испомещенные вокруг столицы не более как на 60–70-верстном от нее расстоянии.

Об этом испомещении мы имеем любопытный указ Ивана IV, изданный в 1550 году по царскому приговору вместе с Боярской думой. Тут дети боярские разделены на обычные три статьи. К этой тысячной дружине приписано некоторое количество бояр и окольничих, которые должны «быть готовыми к посылкам», и тем из них, кто не имел поместья в Московском уезде, велено раздать по двести четвертей земли, то есть наравне с первой статьей боярских детей. Этих бояр и окольничих, вместе с оружничим и казначеем, назначено 28 человек, а всей земли им роздано 5600 четвертей. Тут в числе бояр встречаются известные имена Д. Ф. Бельского, И. Ф. Мстиславского, А. Б. Горбатого, С. И. Микулинского, П. И. Шуйского, М. В. Глинского, В. И. Воротынского, И. В. Шереметева, Василия Михайловича и Данила Романовича Юрьевых, а в числе окольничих Ф. Г. Адашев. Детей боярских, прибранных из разных областей, оказалось немного более тысячи, именно 1050 человек, а всей земли им роздано 182 600 четвертей. Замечательно, что большинство этих детей боярских принадлежали к удельным княжеским фамилиям, преимущественно к младшим членам этих фамилий или к их младшим линиям, каковы: князья Оболенские, с их подразделением на Репниных, Овчинов, Серебряных, Стригиных, Щепиных, Лонатиных, Долгоруких; Ярославские, Куракины, Хворостинины, Пронские, Микулинские, Троекуровы; Ростовские, подразделенные на Катыревых, Приимковых, Буйносовых, Лобановых; Шемякины, Хилковы, Татевы, Ромодановские, Ногтевы, Звенигородские, Мезецкие, Мещерские, Пожарские, Масальские, Сицкие, Шуйские, Прозоровские, Барятинские, Шаховские, Ушатые, Солнцевы, Засекины, Крапоткины, Щетинины, Дашковы и прочие. Между ними встречается знаменитый впоследствии А. М. Курбский с братом Иваном, из числа князей Ярославских. А между детьми боярскими нетитулованными тут упомянуты многие впоследствии весьма известные имена; таковы: Никита Романович Юрьев, назначенный из Коломны (оттуда показан здесь и родственник его Иван Михайлович Юрьев), Алексей Феодорович сын Адашев — из Костромы, Алексей Басманов — из Переяславля, Андрюшка Яковлев сын Щелкалов — московский. Ясно, что звание боярского сына в те времена было первой служебной ступенью для знатных и незнатных молодых людей в служилом сословии. Тот же приговор 1550 года прямо указывает на связь поместья со службой, говоря: «А который по грехам вымрет, а сын его к этой службе не пригодится, ино в того место прибрать иного». Вообще к этому периоду царствования Иоанна IV, то есть к 50-м годам XVI столетия, относится упорядочение поместной системы, а вместе с ней и самой военной службы. Так, в 1556 году поставлено было, чтобы вотчинник и помещик с каждых ста четвертей «доброй угожей земли» выводил в поле человека на коне в полном доспехе, а в дальний поход о «дву конь»; а кто выведет на службу лишних людей против своей земли, тому обещано государево награждение денежным жалованьем, кормлением или поместьем. За неявку на службу (за «нетье») помещикам угрожало лишение их поместий[74].

Как ни строги вначале были правила о временном пользовании поместьями и об их ненаследственности, однако с течением времени естественный порядок вещей мало-помалу получил преобладание, к концу XVI столетия выступило стремление отцов оставлять свои поместья в наследство детям, вообще распространять вотчинные права и на земли поместные. Дорожа служилым классом, правительство мало-помалу уступало этим стремлениям. К концу того же века оно принуждено было уступить и другому стремлению служилого сословия: закрепить за своими землями жившее на них рабочее или крестьянское население.

На севере Московского государства, особенно в областях, принадлежавших Новгородской общине, еще сохранялось кое-где мелкое крестьянское землевладение. Но возраставшее бремя государственных податей и повинностей, в связи с притеснениями чиновников, а также дробление земли между наследниками вынуждали таких крестьян-своеземцев причисляться или к черным волостным общинам, или к сельским владельцам, каковыми были монастыри и знатные люди. Таким образом, к концу XVI века крестьян-своеземцев оставалось очень немного, и они затерялись в общей массе безземельного крестьянства, которое пользовалось землей на правах оброчных или арендных. Крестьянские общины за свои земли несли государево тягло, то есть отправляли общественные подати и повинности по мирским разрубам и разметам, а жившие на частных или монастырских землях, кроме того, платили условленные оброки своему владельцу. Право крестьянских переходов в значительной степени умеряло эти оброки и доставляло крестьянам разные льготы со стороны владельцев, нуждавшихся в рабочих руках, особенно при заселении необитаемых участков или пустошей. Но это право, как мы видели, было уже стеснено в XVI веке установлением известного в году срока для переходов, именно Юрьевым днем осенним, который окончательно был утвержден Судебником 1497 года в виде срока двухнедельного. Этот Судебник Ивана III определяет и плату уходившего или, как тогда говорилось, «отказавшегося», крестьянина землевладельцу за так называемое пожилое или за пользование двором, то есть жильем и хозяйственными постройками. При сем различаются местности лесные и полевые: в последней за пожилое платится рубль в четыре года, а в первой полтина; за три года платится три четверти двора, за два — половина, за один — четверть. Царский Судебник 1550 года повторяет тот же срок крестьянского перехода или «отказа», то есть неделю до Юрьева дня и неделю после него; но несколько увеличивает плату за пожилое, а именно: за полный срок, то есть четыре года, с каждых ворот в степной местности один рубль и два алтына, а в лесной, где расстояние до строевого леса не более десяти верст, полтина и два алтына. Кроме того, Судебник Ивана IV прибавляет особую пошлину по два алтына с двора за «повоз», а крестьянину, продавшемуся в полные холопы, дозволяет выходить без срока и без платы за пожилое, только обязывает платить царскую подать с хлеба, оставшегося на корню.

В судебниках говорится только о плате за пожилое при крестьянском отказе; но в действительности расчет крестьянина с землевладельцем тем не ограничивался. Обыкновенно редкий крестьянин садился на земельный участок без подмоги от владельца; на свое хозяйственное обзаведение он получал или денежную ссуду (серебро), или скот и земледельческие орудия, или хлеб на семена и на прокорм; а иногда все это вместе. Следовательно, он становился должником частного владельца или монастыря и проценты со своего долга большей частью отбывал изделием, то есть своей работой, сверх условленного оброка или части жатвы на землю. Покидая участок, крестьянин, конечно, обязан был не только уплатить пожилое, но и возвратить ссуду. А так как обыкновенно редкий был в состоянии исполнить эту обязанность, при тяжести лежавших на нем податей, повинностей и оброков, то право крестьянского перехода в действительности почти прекращалось само