У меня была очень беспокойная ночь. У этого младенца, похоже, какое-то бесконечное количество рук и ног. Господи, как я буду рада, когда он уже родится.

Грета вспомнила, как плохо чувствовала себя в последние недели беременности, и у нее в голове мелькнула мысль.

– Ава, у тебя такой большой живот, даже для тридцати четырех недель. А доктор ничего не говорила про близнецов?

– Нет, пока нет, но, если честно, я не делала ультразвука с тех пор, как там было двенадцать недель, и – только не говори об этом Саймону, он меня убьет – я пропустила пару последних визитов. Мне столько надо было сделать у себя в лечебнице, я просто не успевала съездить в Монмут.

– Ну, значит, ты должна пойти и обследоваться, дорогая. Это очень важно. Ребенок важнее всего.

– Знаю, – вздохнула Ава. – Проблема в том, что мы вообще-то не то чтобы планировали так быстро заводить детей. Мы оба сейчас так заняты своей карьерой.

– Я очень тебя понимаю. Мне самой было восемнадцать, и я была просто в ужасе.

– Правда? Ну тогда я по секрету скажу тебе, что я тоже просто в ужасе. Но это так эгоистично, что я не хочу никому об этом говорить. Спасибо, бабушка, от твоих слов мне стало гораздо легче. А ты любила своих малышей, когда они родились?

– Я их просто обожала. – Грета улыбнулась: чудесные воспоминания снова вернулись к ней. – Эти первые два года я сейчас вспоминаю как самое счастливое время своей жизни. Но послушай – я не знаю, дошли ли до тебя уже новости, но я сегодня лечу в Женеву. Боюсь, твоя мать серьезно больна.

Лицо Авы помрачнело.

– Не может быть. Что, очень сильно?

– Я ничего не знаю, пока не окажусь там, но, думаю, мы все должны посмотреть в лицо фактам. Доктор не стал бы звонить и настаивать, чтобы кто-то приехал, если бы это не было критично.

– Понятно. Я не знаю, что я буду чувствовать, если она…

– Не удивительно, после всего, что она тебе сделала. Ава, теперь, когда прошлое стало возвращаться ко мне, я хочу сказать тебе, как я сожалею обо всем, что с тобой случилось. И что я не была с тобой рядом как настоящая бабушка.

– Бабушка, но ты же не виновата. Это Ческа во всем виновата, она чуть не убила тебя. У тебя с тех самых пор была просто ужасная жизнь. Не могу даже представить себе, как можно жить, если все твои воспоминания стерты.

– Ужасно, – признала Грета. – Но прежде, чем я уеду, я хочу сказать тебе, что буду рада помочь тебе всем, чем только можно, когда родится малыш. Только позови, и я тут же приеду.

– Спасибо. Это так мило с твоей стороны.

– А теперь мне пора. Заботься о вас обоих, хорошо? – И Грета наклонилась поцеловать внучку.

– И ты тоже. Передай Ческе мою любовь, – добавила Ава, когда Грета выходила из комнаты.

– Ну все, мне пора, – Грета стояла у двери, готовая сесть в такси, которое должно было отвезти ее в Хитроу. Она обняла на прощание Дэвида, Тор, Саймона и Мэри и поблагодарила их за этот визит. – Я позвоню, как только доберусь.

Дэвид отнес сумку Греты к машине и, открывая ей пассажирскую дверцу, взял ее за руку.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я поехал с тобой? – спросил он.

– Совершенно. – Грета поцеловала его в щеку. Он инстинктивно обнял ее.

– Господи, Грета, какой же путь мы прошли вместе, – прошептал он. – Пожалуйста, будь осторожна. Я так тобой горжусь.

– Спасибо. Буду. Пока.

Грета поспешно села в такси, пока Дэвид не заметил слез, которые выступили у нее на глазах.

Первым, что ощутила Грета, войдя в больницу, был запах. Неважно, в какой стране находится больница, насколько она дорогая и знаменитая, запах был всегда одинаковый, и он всегда напоминал ей о ее собственном долгом там пребывании. Она подошла к регистратуре, назвала себя, и женщина в элегантном костюме отвезла ее на лифте и представила ночной медсестре в отделении реанимации.

– Как она? – спросила Грета. Эта жуткая тишина, прерываемая только звуками различных машин, тоже была ей очень знакома.

– Боюсь, она в критическом состоянии. Ее легкие наполнены жидкостью из-за пневмонии, и, несмотря на то что мы сделали все возможное, чтобы облегчить положение, до сих пор лечение не имело эффекта. Мне очень жаль, – сказала она со своим резким швейцарским акцентом. – Я хотела бы сообщить вам новости получше. Вот она.

Хрупкую фигурку, лежащую на кровати, окружали всевозможные аппараты. На Ческе была кислородная маска, которая казалась слишком велика для ее изящного личика в форме сердечка. Грета подумала, что это шутки ее воображения, но ей показалось, что ее дочь как-то сжалась. Сквозь тонкую белую кожу явно просматривались крошечные косточки запястий.

– Доктор заходит к ней каждые четверть часа. Он скоро придет.

– Спасибо.

Сестра вышла. Грета какое-то время молча смотрела на дочь. Она, казалось, так мирно спит.

– Моя дорогая девочка, как мне сказать тебе, как сильно я тебя люблю? Ты должна знать, что ты ни в чем не виновата. Я должна была знать, я должна была видеть, – прошептала она. – Мне так жаль, так ужасно жаль…

Она протянула руку и погладила Ческу по щеке. Та казалась такой же невинной и беззащитной, как когда была совсем ребенком.

– Ты была такой хорошей малышкой, никогда не причиняла мне беспокойства, я тебя просто обожала. Ты была такой красивой. Ты и сейчас такая.

Ческа не шевелилась, и Грета продолжила:

– Дело в том, Ческа, что я все вспомнила. Я вспомнила все, что было и сколько ошибок я натворила. Понимаешь, ты не была для меня главной. Я думала, что деньги и слава важнее, чем ты сама. И я все заставляла тебя, потому что не понимала, что делаю с тобой. Я не видела, как ты мучаешься… Пожалуйста, прости меня. За все, что я сделала не так.

Ческа внезапно затряслась и закашляла – глубоким, страшным кашлем, который Грета так хорошо помнила после тех кошмарных дней с Джонни.

– Дорогая, если ты покинешь меня теперь, я не перенесу этого, потому что я правда думаю, что только теперь, впервые, я могла бы стать той матерью, которая всегда была тебе нужна. Ты столько потеряла. Сперва Джонни, своего любимого брата. Я помню, как ты повсюду ходила за ним. А потом отца…

– Джонни…

Из-под кислородной маски раздался странный, гортанный звук, и Грета увидела, что Ческа широко раскрыла глаза.

– Да, дорогая, Джонни. Он был