вообще можешь не волноваться. Порядок в опере такой. Успех здесь – во-первых, какой у них оркестр, дирижер, голоса. Во-вторых, по визуальной части – эффект от декораций, костюмов, световых придумок… И только в-пятых или в-шестых: а чего это там режиссер сотворил?.. Практически любой успешный маэстро (как и наш с тобой Петрович) в оперном деле не надрывается, понимаешь? А конструкция у нас вроде толковая – они мне тут на первом же моем показе макета хлопали…»

Смехов относит этот монолог к характеру большого художника: Давид помнил, что Вениамин хорошо помучился с этой новой для него морокой, к схватке, скорее всего, готов, но нервную систему режиссера – оперного дебютанта решил пощадить, и то, что он описал как норму, Смехова, по его признанию, «действительно успокоило».

В Мюнхене, в Гертнерплац-театре, 22 декабря 1996 года состоялась премьера второй совместной для Смехова и Боровского оперы – «Кампьелло» Эрманно Вольфа-Феррари («Так достойно, – вспоминает Смехов, – что даже суровый Давид просиял улыбкой»). И в Германии же, в мае 1997 года, Смехов и Боровский поставили свою третью оперу – «Дон Паскуале» Гаэтано Доницетти. Их опять пригласил Клаус Шульц, возглавивший к тому времени Национальный театр Мангейма. Сцена была на ремонте, премьеру сыграли в сказочном дворцовом центре соседнего городка Шветцинген. Боровский, восхищенный роскошью парка и дворца, боялся ступать по деревянному паркету 1753 года создания. Театральные мастера сразили Боровского уровнем изготовленных декораций. «Всё, – говорил Давид, – и диван, и кресла, и обе колонны – все как будто из XVIII века!»

Два момента врезались в память Смехова.

Первый – тишина после последнего такта, они с Боровским переглянулись, и вдруг – взрыв! Аплодисменты и топот башмаков по заповедному паркету!

Второй – урок, преподнесенный Давидом Вениамину. Боровский был возмущен решением Смехова всеми красотами декорации ошеломить зрителя уже в первом действии и настаивал на необходимости прятать – до поры до времени – эффекты конструкции и сберечь главные «фокусы» для финальных сцен.

Дошло до крика. Первого за долгие годы их дружбы. С обеих сторон – к немалому удивлению свидетеля-переводчика. «Ты, – спросил Смехов, – на Табакова так же орешь, когда с ним, как с режиссером работаешь?» Боровский задумался и грустно сообщил: «Табаков ставит пьесы, как актер, то есть как “играющий тренер” по футбольной терминологии, и я поэтому не могу на него сердиться. А ты взялся за режиссуру как за ремесло, и ты просил меня строго делиться – где ты попал, а где промахнулся…» Смехов извинился и назвал это «настоящим уроком».

…В марте 1999 года в Милане состоялась премьера оперы «Мазепа», поставленной Львом Додиным и Давидом Боровским. Дирижировал Мстислав Ростропович. Поначалу премьера, когда обсуждалась дата, была назначена на 26 марта, но Лев Абрамович уговорил руководство «Ла Скала» перенести ее на день – на 27 марта, 72-й день рождения Ростроповича. Додину пошли навстречу, а дирижер был растроган. «Слава доволен! – записал Давид. – Режиссура!»

После премьеры вспоминали, как два года назад, 28 марта 1997 года, на следующий день после семидесятилетия маэстро, Додин и Боровский приезжали в Париже к Ростроповичу домой с поздравлениями – на ужин. У Давида есть замечательная запись об этом событии:

«28 марта. Вечером с Додиным и его Татьяной у Ростроповича в его парижской квартире.

“Квартира” – одно название: весь этаж, скорее – дворец…

В передней и круглой зале цветы, цветы, подарки, чемоданы на подставках. Люстры, хрусталь, золото, малахит.

Встретила заспанная работница (10 вечера, опоздали на один час – Лева!). Вышел Слава. Вот уже, действительно, имя абсолютно совпало с его носителем – поглядели бы родители на этот дом. Обнял всех и по три раза смачно расцеловал. Вышел в носках, ищет по дому свои туфли…

Поискал, поискал и скрылся – мы вошли в соседнюю комнату. Вернее, он впустил, что-то покрутил, и все засияло.

На окнах тюлевые гардины с двуглавыми орлами (из Николаевского дворца – куплены на аукционе). Комнаты трудно назвать комнатами – дворцовые залы с хрусталем и золотом на стенах…

Мебель карельской березы, стол – бронза позолоченная с малахитовой крышкой и куча малахитовых изделий. Эрмитаж! Картины – Николай II, Екатерина II…

Вышел Слава. Принес шампанское, бокалы. А вот и Галина Павловна. Сначала мрачновата, затем как-то разошлась…

Слава показал виолончель, подаренную мастером, ее сделавшим. На боку надпись – 70 лет Славе Ростроповичу. Славин комментарий: “Эти буквы из золота 24 пробы…”

Позвали откушать.

Овальный стол – Эрмитаж!

Над столом водопад хрусталя – Эрмитаж!

На стенах – Русский музей! Справа Репин, Серов, Ал. Иванов. Слева Боровиковский и XVIII век – портреты.

На столе – лобио, фаршированная рыба, кабачки тушеные, перцы, хрен, пирожки. Водка и…

Слава входит с кучей факсов, пьет, ест и рассматривает факсы.

С огромной иронией (почти с неприязнью) об Ире Шостакович. О звонке Ельцина с пересказом: что же ты, Слава, не в России, помаешь, отмечаешь…

Рыжий (Чубайс) не прилетел (27-го – всероссийская забастовка), Лужок был… Много о Ван Клиберне (он прилетал), о Шираке, о Большом театре.

Тут вступила Галя – что началось… “Володька – гениальный был танцовщик, – но как директор – мудак…” И т. д.

И – про коммунистов Галя: “Мы все сделаем, чтобы эта зараза не вернулась, купим оружие…”

И про “Мазепу”, и про оперы Чайковского, и – что пишет книгу. Это и вправду очень интересно. Особенно про “Мазепу” – почему ее не знают на Западе… И темпераментно напевала.

И – Славе: “Ты что, в Америку летишь?” Слава: “Утром”».

Глава двадцать вторая

«Чеховиана» Боровского

Хотя «чеховиана» Боровского разбросана по временному отрезку в четверть века, единственный свой на «Таганке» (удивительно, но это – так!) спектакль по любимому Чехову (по рассказу «Жалобная книга») Давид, по праву считающийся выдающимся интерпретатором драматургии Чехова, создал в 1977 году на малой сцене «Таганки» – новом пространстве театра, объединившем в этой постановке актеров и зрителей и дарившем, по словам художника, «многообещающее будущее» обитателям «Таганки». Давид рассказывал, что идея спектакля принадлежала режиссеру Ефиму Кучеру. Инсценировку по рассказам Чехова сделали Зиновий Паперный и Юрий Любимов, Чехова, как уже упоминалось, не жаловавший и считавший его «плохим, никому не нужным драматургом» – так он, во всяком случае, говорил, по свидетельству Зотовой, Львову-Анохину.

«Иметь зал, где можно ставить спектакль с натуральной фактурой и не разбирать “установку” целый сезон – мечта, – писал в книге «Убегающее пространство» Боровский. – Мечта натуралиста. Земля. Вода. Песок.

“Жалобная книга” очень хороша для этого. Маленькая железнодорожная станция. Люди в ожидании поезда. (Мы так и шутили – в ожидании Годо.)

И, что больше всего меня привлекало, возможность поставить любимый рассказ “Злоумышленник”. Он и подсказал декорацию.

В длинный прямоугольник “зала ожидания” уложили шпалы и смонтировали рельсы специально приехавшие