На длинной пологой дуге я увидела его издали. Белоснежный бронепоезд удивительной, ловко и красиво сглаженной формы. Без вагонов, даже без тендера. Сочлененный из двух частей без видимого стыка, плавно изгибающийся пластинчатым сплошным тамбуром. С необычным уширением вверху, с несколько высоковатой крышей.

Он плавно сбрасывал ход, но двигался слишком быстро. Рельсы гудели и стонали, удача волнами бежала, плескалась и билась в клетку заклинания. Зря, стены магии держали меня цепко и надежно. Если нельзя сойти с пути, как разминуться с паровозом? Точнее, с бронепоездом. Этому монстру любая магия, удерживающая меня, не помеха. Взломает как тонкий лед. Отпрыгнуть я не успею, хоть и буду стараться. За десять минут сидения в неудобной позе ноги затекли. Не иначе и в этом маг мне оказал «помощь».

– Эх, Сёмочка, – усмехнулась я, – надо было два браслета на тебя цеплять. Хоть услышал бы. Наверное. Впрочем, ты же в городе. Далеко…

Паровоз надвигался, занимая все больше места в моем мире меж рельсов. Грохот уже отрезал меня от голосов темных магов, все еще не покинувших насыпь. И джинн был с ними, я не сомневаюсь.

Я посмотрела вверх, в синее весеннее небо. Взлететь – и не страшны никакие паровозы. Но я знаю, птицы удачи летают только в сказках, а со стены всегда прыгали в паре с избранным магом, так было заведено еще в древние времена культа обожествления природы. Позже ритуал осудила церковь, и его устранили. Постепенно. Еще и потому, что высший маг не всегда и маг… В ином его назначение.

Времени и сил думать не осталось. Страха почему-то тоже не было. Небо впитывалось в мой взор и манило, огромное и чистое. Сияющее. Прямо летнее, теплое.

Потом меня сразу и окончательно оглушил низкий, рвущий барабанные перепонки рев. Белизна пара и радуги, шало пляшущие в ней, окутали все вокруг. А небо, в которое я смотрела, неловко вывернувшись и закинув голову, заслонило… бронированное днище проплывающего надо мною поезда. Колеса вращались, смешно и не вполне согласованно. Я смотрела, уже ничего не понимая, выворачивала шею, пока не рухнула на спину. «Клетку» мои спасатели ликвидировали. «Вот что значит эта свобода падения», – мелькнула мысль.

Я извернулась и вскинулась на колени, потому что бронепоезд уже миновал меня и рушился на рельсы. Над его крышей опадал, утрачивая тугую округлость, сигарообразный баллон, подобный телу дирижабля. Только более тонкий, какой-то невесомо-полупрозрачный. Не иначе весь он сплошная магия… Пар покидал его и ревел, двумя потоками вырываясь из щелей под днищем бронепоезда, скручивался в бешеные спирали. Он бил вправо и влево от паровоза, до самого леса, захватывая и опушку, наверное. Я не видела. Только успела подумать, что пар работает как подушка, смягчающая падение многотонной махины. Магия соткала эту подушку, уплотнила и помогает поезду не разбиться. Сокрушительный удар всколыхнул всю насыпь, когда поезд нагрузил рельсы полным своим весом.

До тупых и оглохших, до глупо-восторженных и родившихся заново даже самое очевидное доходит долго. До моего сознания лишь теперь докатилась мысль: «Вот почему его назвали «Облак», оказывается». Новый наш бронепоезд, очередная любимая игрушка Потапыча, сменившая в экспериментальном депо «Черного рыцаря». Я о нем кое-что знаю, от Бризова слышала краем уха. Идея была в том, чтобы обезопасить боевую машину от самого для нее страшного: потери маневренности. Взорванный мост или просто промоина на путях – и все, бронепоезд превращается в легкую мишень, неподвижную… «Облак» не превратится. Он, как я теперь вижу, просто взлетит – и перемахнет реку, промоину или всего лишь меня. У него резервуары с особым газом для наполнения оболочки, созданной из обработанного магией волокна шелкопряда, вытянутого в одну нитку, – это я уже подслушала у Марка Юнца. Я, видимо, толковая шпионка… Еще у «Облака» есть особая возможность: паровой удар. Он и нагревает содержимое шара, и ошпаривает все вокруг путей, и создает маскировочную завесу. Хотя быть живой и смотреть на это инженерно-магическое чудо приятно.

Он красивый. Весь сияет, светится белизной. Тонкая сеть баллона сворачивается, уползает в готовую закрыться полость на крыше. Пар оседает. Вот уже бронепоезд остановился, натужно лязгнув колесами по рельсам.

Дверца заднего тамбура, выпуклая, тяжелая, похожая на овальный люк, медленно открылась. На приступку выпрыгнул черный от ужаса и, кажется, изрядно осунувшийся со вчерашнего дня Хромов. Побежал ко мне. Под ботинками захрустел гравий. Приятный живой звук. И дыхание Сёмкино, неровное, с судорожными всхлипами, – тоже живой звук. Добежал, попытался придушить, запинаясь, глотая слова и повторяя, что я Ренка, Реночка, а еще почему-то Ника и что он меня никуда больше не отпустит…

Меня затрясло от смеха, несколько истерического. Вот еще один человек, которому удача не указ. Я же страшнее летающего паровоза, я всю жизнь ему отравлю, даже если буду стараться исправить свой характер. Нет хуже жены, чем птица удачи, эти высшие маги – они каторжане пожизненные… точно. Я так и сказала, когда он прекратил меня душить.

– Неважно, – выдохнул Сёма, мешком падая на рельс. – Лучше уж ты меня изводи, чем я сам себя, за двоих.

– Ты откуда взялся внутри секретного бронепоезда, журналист? – поразилась я.

– Поехал к Бризову в депо затемно, хотел обсудить подарок для них с Томой, – вяло отозвался Семен, чуть посветлевший лицом. – Тут твой браслет сработал, переполох поднялся, Бризов рявкнул – он, оказывается, это умеет и вообще у них за главного мага-инженера.

– А почему вы взлетели здесь, вы же меня должны были видеть там, – махнула я в сторону бронепоезда.

– Я тебя рассмотрел здесь, – вздохнул Хромов. – Остальные там. Но мне ведь виднее. Я так и сказал Лешке.

– Так магия же…

– Ты моя обожаемая монстра, Реночка, – устало усмехнулся Сёма. – И никакая магия этого не изменит. Пошли, там Бризов в истерике. Он теперь в удачу верит.

– Ой…

– Этот «Облак» еще ни разу не взлетал без происшествий и тем более не приземлялся точно на рельсы. Его устали ремонтировать и заклинать. Потапыч чуть не счел ошибочной идею, сгоряча обещал к лету списать «Облак» и даже разрезать для переплавки. Чертежи грозился продать франконцам через Рони, чтоб «эти мусьи раззадорились ловить едрену вошь». Так кричал Бризов, когда мы в приземлении все же попали колесами на рельсы.

Я рассмеялась второй раз, уже без истерики. И подумала, что я первая в истории птица, которая и не подумала сама взлетать или прыгать со стены. Я запустила паровоз – туда, вверх… Сказала Хромову, он фыркнул на ходу. Осунувшийся, сколько мы его ни откармливаем – все равно тощий, но тянет меня исправно. Из люка уже выпрыгнули один за другим пятеро «близнецов» казака Василия. Спокойно осмотрелись и двинулись к «хорьгу» будить моих выпивших дурманного кофе попутчиков. И собирать членов клуба…

Вы видели свежеошпаренного первого министра хоть раз в жизни? Нет. А я видела. Я везучая. Хотя на что там смотреть – та же гнусь, только дохлая. На наледи споткнулся, упал и не смог спастись бегством. Без удачи жить трудно.