То ли Ларсен успел рассказать про эти мастерские, то ли когда-то давно, о чем Эпстайн не распространялся, он был в Тбилиси. Правда, вообще его осведомленность об улицах, памятниках и скверах столицы Грузии поражала. «Наверное, не в первый раз все-таки здесь…» — решил Вашко и, честно говоря, он ошибался — в первый. Другое дело — Стив когда-то давно, лет восемь назад, готовился к «мероприятию» в Тбилиси и просмотрел все справочники, фильмы, каталоги и путеводители, которые существовали в Лэнгли.

Добравшись до чердака, они постучали в дверь. Она оказалась незапертой. Проникнув в коридор, Стив набросил на всякий случай крюк на входную дверь, и эта предусмотрительность тоже не осталась незамеченной Вашко.

В коридоре никого не было. Но из одной из комнат доносились сдержанные голоса.

В центре помещения, похожего больше на зал для занятий бальными танцами — столько там было света и зеркал, — на треноге стоял здоровенный фотоаппарат. Из-под белого зонта светила сильная прожекторная лампа, заливавшая помещение ровным светом. Сгив зажмурился на секунду и вскоре мог рассмотреть мастерскую: одна стена была выкрашена красной краской, множество фотографий валялись на подоконниках, столах, просто на полу. У фотоаппарата, примерно такого, как показывают в старинных фильмах, суетился невысокий толстенький грузин в полосатых штанах и жилетке. В кресле у стены сидел заметно погрузневший с тех пор, как Стив последний раз видел его, Александр. Тягны-Рядно держал в руке наполовину пустую бутылку вина и смотрел на натуру обнаженную девушку, поставившую стройную ногу в черном чулке на фанерный куб. В руках у нее был огромный букет искусственных цветов, на голове — черный шелковый цилиндр.

— Александр! воскликнул Сгив с порога.

Все удивленно обернулись. Тягны-Рядно, похоже, не узнавал бывшего студента МГУ. Это было и неудивительно — виделись они всего два или три раза и так давно, что не мудрено забыть не только лица, но и фамилии.

— Я — Эпстайн, — без обиняков заявил Стив. — Можно вас на пару слов?

Фотокорреспондент встал с кресла и пошел навстречу Стиву.

— Вы ко мне? — удивился он.

— Я Стив Эпстайн, — еще раз отрекомандовался американец.

— Стив Эпстайн… — мучительно соображал Тягны-Рядно, роясь в памяти. — Из Англии? Фото-ревью?

— Из Америки. Ну, вспоминай, вспоминай… МГУ! Факультет…

— Философии?! — то ли спросил, то ли утвердительно ответил Тягны-Рядно. — Как же, как же… — похоже, он так ничего и не вспомнил.

— Я хочу поговорить с вами без свидетелей.

Тягны-Рядно окинул взглядом помещение, посмотрел на ничего не понимающего фотографа, натурщицу, продолжавшую в оцепенении позировать возле фанерного кубика, и вышел в коридор.

Стив тотчас вышел следом, а Вашко не оставалось ничего другого, как выйти за ними.

— Это мой приятель… — кивнул в сторону Вашко Стив, — он нам не помеха.

Слушаю вас… — В голосе Тягны-Рядно, оправившегося от удивления, Вашко почудилось едва скрытое напряжение.

— Вам говорит что-нибудь имя Роберта Вила? — без обиняков начал Стив.

— В первый раз слышу. — Глаза его забегали от Вашко к Стиву. — Кто вы такие? Из КГБ?

Нет, уважаемый Александр Рэмович, — довольно добродушно, насколько ему это удалось, произнес Стив и чутким ухом уловил хлопок автомобильной дверцы где-то далеко внизу, а потом и шаги на лестнице. — Если меня не подводит десятое чувство, то люди из этой весьма уважаемой организации — там. — Он ткнул пальцем в сторону предусмотрительно запертой двери. Я — Стив Эпстайн. Отвечайте, где Роберт, — вы дружили с ним давно, и он еще в студенческие годы подарил вам свой «Кодак».

— Не знаю никакого Роберта… — потерянно посмотрел фотокор на входную дверь. — Что вам вообще ог меня надо?

В дверь постучали. Робко, осторожненько. Фотограф, который оставался в зале, выглянул в коридор и посмотрел на Тягны-Рядно. Тот отчаянно замотал головой не открывай.

Кто там? — закричал фотограф в сторону двери. Приглушенный расстоянием голос произнес: — Здесь лаборатория Зураба Гуридзе?

— Я есть сам Зураб Гуридзе. Что надо?

— Поговорить.

Фотограф посмотрел на московского корреспондента, тот замотал головой еще отчаяннее.

— Сейчас, минуточку, уважаемый. Я только спрячу фотобумагу и пленку… — Подскочив к Стиву и фотокорреспонденту, он зашептал: — Клянусь мамой — это из милиции. Есть второй ход! Он за тем шкафом и ведет на балкон тети Зилицы. Скажете, что от меня, и извинитесь… — Он повернулся в сторону двери: — Минуточку. Сейчас возьму ключи. Интересно, кому это на ночь глядя потребовался бедный Зураб? Что, разве дня мало?..

В дверь постучали гораздо требовательнее:

— Открывайте! Милиция!

Ах, милиция! — запричитал фотограф. — Это совсем другое дело. — Он захлопнул дверь, ведущую на балкон, потом проскочил в залу и принялся сдирать с себя брюки и жилетку. — Девочка, быстренько в позу номер ноль… Так надо, дорогая.

Девица привычно и с улыбкой на устах принялась снимать то малое, что еще на ней оставалось: шляпу и чулки.

Дверь в коридоре рухнула в тот самый момент, когда Зураб и фотомодель, абсолютно голые, прижались друг к другу…

Завидев на пороге комнаты нескольких мужчин при пиджаках и галстуках, а одного и с пистолетом, девушка сперва тоненько вскрикнула, а потом пронзительно заверещала.

— Вы Зураб Гуридзе? — спросил лежавшего на полу обнаженного фотографа один из пришедших, тоже грузин, за спиной которого стоял высокий интересный мужчина с негрузинской бледностью в лице.

— Простите, но я не могу дать вам паспорт… В данный момент у меня нет кармана…

— Это действительно Зураб Гуридзе, — подтвердил один из вошедших, поглядывая на блондина. Я его знаю лично…

— Здравствуйте, батоно Вахтанг, — осклабился Гуридзе. — Я не признал вас сразу.

— Оставь девушку, Зураб.

— Нэ могу даже по приказу КГБ — она же без одежды. Я ее закрываю собой!

Надо осмотреть все помещения… Может быть, они здесь! — приказал блондин и вышел в коридор.

Похоже, что ходом «через балкон» пользовались часто. Во всяком случае, стоило появиться там всей троице и постучать в стекло, как тотчас в квартире вспыхнул свет и страшная старуха в цветастом халате и с седыми, распушенными, словно пакля, волосами, грозно шевеля крючковатым носом, принялась отпирать дверь. Ругалась она вполголоса и по-грузински, так что никто из троих ничего не понял. Но старуха не была слепой. Она стремительно перешла на русский:

Ах, Зураб, Зураб… Все такой же проказник. Но раньше от него выходили только девушки, а сегодня мужчины. Причем сразу трое. Вай мэ! Горе… Ладно, проходите. Платить как договорились — он или вы?

— За что платить? — шепча, склонился к самому уху старухи Вашко.

— Как за что? — изумилась она. — За сохранение тайны супружеской неверности.

— Чьей, нашей или Зураба?

— Вай мэ, какой скупой — я сохраню любую… — Он сунул