может, не целиком ты превратился опять в раба, покорно ползущего за своей – не своей, твоей она точно не будет, – принцессой?! Может, это она подавляет твое сердце волшебством? Борись!

Взвыв сквозь зубы, вздрагиваю, выпрямляюсь, делаю очередной глубокий вдох. Кто ты? Что тебе надо?! Резко сдвигаю засов и, боясь обернуться на тени и зеркала, распахиваю двери. Стены блестят. Я пришел в оружейную, мог бы и вспомнить или хотя бы догадаться. Что еще из этих давно обезлюдевших помещений всегда запирают на ночь, особенно сейчас?

Их здесь много – мечей и секир, щитов, кинжалов, стилетов. Есть дары других краев – катаны Ийтакоса, неуловимо похожие на задремавших лисиц, и шипастые булавы – их поднесли физальские наместники, в том далеком прошлом, где Физалия была еще колонией. Что-то скучает десятилетиями, потому что фатально пострадало в сражениях. Что-то ждет счастливого часа, точнее, той своей единственной в году недели, когда будет снято и начищено, и попадет в крепкие руки, и сшибется с другим оружием в гладиарном поединке. А что-то живет заурядную жизнь: покидает стены каждый раз, когда замковым обитателям нужно потренироваться.

Есть немного оружия, которое не спутаешь ни с каким другим. Секира Плиниуса, покачивающаяся на тяжелых цепях, безмолвна и тускла: неживая, но будто чувствует беду с хозяином. Меч Илфокиона – длинный, чуть зазубренный от частых боев, с расширяющимся к концу клинком – надменно, но столь же безжизненно сияет золотом по рукояти. Зато Финни возбужденно звенит: что, узнала меня? Могла, она ведь, при всей серебристой филигранности, остром жале и идеальной форме, будто созданной для Орфо, – скорее большая собака, чем священное творение Фестуса. Я иду навстречу, а она мелко дрожит в узких скобах, лунный свет на острие начинает походить на солнечный, звон крепнет. Финни скучно. Вот только я все равно не смог бы взять ее, даже если бы захотел, она знает только одну руку, как прежде знала…

Вздрагиваю, остановившись. Сейчас ночь. Мысль об Истабрулле не прошибает холодным потом, как это неизменно происходит в душные дни, но во рту пересыхает. А ведь да… Финни была мечом волшебника и прежде. Сумасшедшего волшебника. Интересно, каким именем ее – тогда еще его – звал человек, чье кровавое преступление въелось в песок замкового пляжа?

– Привет. Не спится, Эвер?

Я уже знаю, кто тенью шел за мной все это время, но все равно приходится сделать усилие, чтобы не вздрогнуть. Выдыхаю, медленно разворачиваюсь и окидываю высокий силуэт Илфокиона взглядом. Темно-оранжевая туника. Волосы, кажущиеся тусклыми и грязными. Холодный блеск серебряных браслетов и настороженная, чуть хищная поза. Когда на тебя вот так смотрят, особенно если это делает военный, первые слова, просящиеся на язык, – это: «Я не сделал ничего плохого!» Но я правда не сделал ничего. И я представляю состояние духа этого человека достаточно, чтобы собраться и сказать другое:

– Видимо, не мне одному?

Его темные губы оживляет полуулыбка. В ожидании ответа щурюсь, пытаясь понять, на месте ли стрелки. Их нет, зато глаза красные и опухшие, значит, путь по моим следам – не ночное бдение по долгу службы. Это либо бессонница, либо кошмарное пробуждение. Как у меня.

От голоса Монстра?..

– Не тебе одному, – глухо повторяет он и ступает вперед, притворив двери. Останавливается шагах в шести, обводит взглядом стены. Тоже замечает: Финни смолкла. Мне она была рада, а вот его не любит. – Смотри-ка… кто-то опять проявляет характер.

Звучит беззлобно, даже с тусклой искоркой веселья. Пожимаю плечами: оба мы понимаем, что живые мечи относятся к тем или иным людям точно так же, как владельцы. Орфо сердита, если не сказать зла на Илфокиона – за поступок с физальскими гостями, а вероятно, и за многое другое, что мне неизвестно. И он, конечно же, вряд ли питал какие-то иллюзии.

– Все в порядке, Эвер?

Не тот вопрос, которого я ожидал. Скорее «Что ты делаешь здесь?» или даже «Пришел за новой перчаткой?». На его месте я бы насторожился из-за подобного выбора. Скорее всего, я вообще запретил бы как минимум некоторым, самым подозрительным замковым обитателям ночные бдения. Впрочем, он, вероятно, и насторожился. Иначе не стал бы преследовать меня сам. Но в тоне вопроса я не улавливаю и тени подозрения, там что-то совсем другое.

– Уже лучше, – почти не лгу. – Решил пройтись и случайно забрел сюда. Впрочем, вы в курсе моего маршрута и того, что он выдался довольно длинным.

Ухоженные брови взлетают под челку, Илфокион делает еще пару шагов, смотря все пытливее. Но вместо раздражения на лице вдруг проступает удивительно искреннее, делающее его почти безобидным и даже приятным огорчение.

– Давно заметил? Боги милосердные, похоже, я теряю хватку.

Нет. Нет! Это я, возможно, превращаюсь обратно в чудовище, которое вы в случае чего даже не поймаете. Или не переставал им быть. Надеюсь, он не угадает эту мысль по моим глазам, не должен. Собираясь, медленно качаю головой. Шепчу, убеждая скорее сам себя:

– У меня хороший слух. И я достаточно часто слышу ваш голос, чтобы держать его в памяти. Вы заговорили с обходчиком, на которого я налетел.

Он плавно, молча подходит еще на шаг. Задумался: что-то в моих словах не сходится? Не знаю. Не хочу думать. Возможно, он просто пытается вспомнить, правда ли выдал себя так глупо, нехватка сна стирает из памяти и более значимые детали. Я выдерживаю взгляд, но не знаю, что добавить, нужно ли добавлять или лучше держаться так, как я держался во время давней – трехдневной, а может, столетней давности – проверки на ложь. То есть не раскрывать рта лишний раз, не давать поводов… ни для чего. Молчать. Ждать вопросов и отвечать на них.

– Отрадно видеть, что ты хватку сохранил, – к моему удивлению, говорит Илфокион и снова улыбается. Тепло. С каким-то… пониманием.

Теряюсь: что, он напрашивается на лесть? На него не похоже, но я совершенно не против поддержать его и ободрить так, как он поддержал и ободрил меня сегодня днем.

– Как иначе? Вы были отличным наставником. Лучшим из возможных для меня.

Это правда. Когда спустя полгода с Орфо меня вызвал Плиниус и тихо, мрачно спросил: «Ну, как в случае чего будешь убивать мою дочуру?» – я почувствовал только ужас. Я успел привыкнуть к новой роли, я привязался к «маленькой принцессе», которая запрещала звать ее «кирой», зато спешила показать каждый новый цветок или случайно пойманного тритона. Тогда мне казалось, что единственное проявление ее волшебства – кошмары. Орфо не любила поднимать силой предметы, тем более