В Зимбабве решили не запугивать, а экономически заинтересовать людей и разработали несколько соответствующих проектов. Самым успешным стала программа КЭМПФАЙЕР, которая упоминалась в предыдущей главе. Ее авторы ставили задачу создать выгодную для населения социально-экономическую систему, которая бы использовала источники получения прибыли, испокон веков существовавшие в данной местности. Начиналась программа в 1989 году как эксперимент в двух районах, а при мне действовала уже в двух десятках.

Идея проекта – направлять часть дохода от туризма на нужды местных жителей – кажется настолько естественным решением, что трудно объяснить, почему она раньше никому не приходила в голову. Само собой разумеется и то, что только они должны определять, как следует потратить деньги. Кому же, как не коренному населению, лучше знать, с чем в округе неблагополучно? Практика показывает, что чаще всего дополнительные доходы направляются на строительство школ, больниц, колодцев, мельниц, другие общие насущные нужды.

– Самое важное даже не в том, что все жители деревни, района получили от проекта что-то конкретное – работу, дорогу, чистую воду, – а то, как буквально на глазах изменился их образ мышления, – рассказывал мне Эллеот Набула, координатор КЭМПФАЙЕР в районе Ньяминьями.

Крестьяне перестали считать животных недругами, которых надо уничтожать. Они стали смотреть на них как на источник роста своего благосостояния, который следует охранять, чтобы он и дальше приносил всевозможные блага.

– Раньше браконьерам не мешали, а то и помогали, укрывая от погони, – продолжал Набула. – Теперь другое дело. Незаконная охота почти сошла на нет. Полностью избавиться от браконьерства, конечно, невозможно, но если сохранится нынешний минимальный уровень, уже хорошо.

Не в последнюю очередь благодаря таким программам, как КЭМПФАЙЕР, заложившим социально-экономический фундамент борьбы за сохранение фауны, количество слонов приблизилось в Зимбабве к 70 000. Половина из них, как уже говорилось, обитало в Национальном парке Хванге. Чтобы сократить поголовье до экологически приемлемого уровня, не прибегая к запрещенному отстрелу, руководство парка пустилось во все тяжкие. Оно даже развернуло рекламную кампанию, предложив каждому желающему купить себе… слона. Цены были бросовые: от 250 долларов и ниже, да вот беда – не шел клиент. Слишком хлопотное дело – перевозка гиганта на новое место. Компании, специализирующиеся на этом, прямо скажем, редком, нишевом бизнесе, есть в ЮАР и в Кении, но их услуги стоят не сотни, а тысячи долларов.

Покупали слонов в основном владельцы частных сафари-парков – популярных у туристов гибридов настоящих национальных парков и городских зверинцев. Животные живут там без клеток, но, по сравнению с парками, заповедная территория значительно меньше, а плотность заселения, соответственно, больше. В этих условиях сами обитатели себя прокормить не в состоянии, поэтому их надо подкармливать. Зато посетителям такие парки нравятся, так как там можно без особых усилий вдоволь налюбоваться дикими животными.

Неподалеку от столицы страны находился один из самых удачных сафари-парков, заложенный в 1968 году выходцем из Англии. Его гордостью всегда были львы. Гордые, ухоженные, они вальяжно лежали на скалах, подставляя солнцу упитанные бока.

«Помните – все животные опасны. Вы въезжаете на свой страх и риск», – предупреждала отпечатанная на билете инструкция. Но львам было наплевать на автомобили. Оторвать густые гривы от теплых камней их могла заставить только подошедшая львица.

Наблюдая за ними, я невольно перефразировал известную поговорку: дескать, и львы сыты, и туристы целы. В Зимбабве так оно и было. Почти. Незадолго до посещения сафари-парка газеты поведали о любителе приключений, который не удовольствовался пасторальными сценками под жаркими лучами солнца и решил поближе познакомиться с гигантскими кошками при холодном свете звезд. Причем не из окна автомобиля, а лицом к лицу, вернее к морде. Он подъехал к парку ночью, перелез через высокую ограду из металлической сетки и… На следующее утро на месте романтического знакомства обнаружили водительские права и связку невкусных ключей. Лев, он и сытый – все-таки лев.

Да, непросто достичь полной гармонии в отношениях человека с его не всегда меньшими братьями. Стоит чуть ослабить внимание к соблюдению защитных мер – начинается уничтожение диких животных. Если же удалось создать образцовую систему контроля над браконьерством и природоохранные усилия умело поощряются – расплодившиеся звери того и гляди и твой огород вытопчут, и самого ненароком сожрут. Но эта дилемма по крайней мере ясна и понятна.

Сложнее обстоит дело с поддержанием экологического равновесия в целом. Человеку свойственно полагать, что в детстве трава была зеленее, а погода лучше. Думаю, каждый подтвердит, что всю сознательную жизнь дома и на работе, по радио и телевидению слышит разговоры о том, как портится климат, и планета катится в тартарары. Человеку, внимающему подобным рассуждениям с самого нежного возраста, со временем начинает казаться, что раньше погода была мягкой и приятной, а теперь, что ни год, меняется к худшему, и над миром все явственнее нависает экологическая катастрофа. О том, что так же казалось его отцу, деду и прадеду, он обычно не вспоминает.

Климат действительно меняется. Это его естественное состояние. Он делает это регулярно и с удовольствием. Причем, как в случае с розовыми фламинго, ученым до сих пор доподлинно неведомо, в чем первопричина постоянных изменений. Но данное пустяковое обстоятельство не мешает влиятельному научному лобби проталкивать идею о парниковом эффекте и глобальном потеплении. В мире множатся паникерские прогнозы о таянии вечных льдов, повышении уровня мирового океана, наводнениях, а с другой стороны, – об опустошительных засухах, всеобщем голоде и неминуемых жестоких войнах за воду.

До поездки в Кению апокалипсические прогнозы сторонников гипотезы глобального потепления казались мне логичными, обоснованными, заслуживающими доверия. Сомнения стали закрадываться на брифингах, которые руководство Программы ООН по окружающей среде (ЮНЕП) каждый четверг проводило в своей штаб-квартире, приютившейся в зеленом найробийском пригороде Гигири. Впрочем, слово «приютившаяся» в данном случае определенно не подходит. Сотрудники ооновской структуры разместились в престижном районе с размахом и комфортом. Ориентироваться в бесконечных кабинетах, которые, как огуречные семечки, заполняли длинные корпуса резиденции, соединенные подвесными проходами и переходящие один в другой, я научился не сразу. В каждом кабинете сидели сотрудники, которые что-то постоянно писали и распечатывали. На каждой пресс-конференции участникам раздавали кипу бумаг, оформленных по правилам высшей штабной культуры: с пунктами и подпунктами, выделенными разнообразными шрифтами, с таблицами и цветными графиками. Вот только выжать из них хоть каплю дельной информации, полунамек на что-то конкретное, не удавалось.

В отчаянии мне стало казаться, что всему виной мой неродной английский и я чего-то фатально недопонимаю. Я проклинал свою несообразительность, а в душе зарождалось и крепло ощущение собственной неполноценности. Но наступило время собрать высший орган – Совет управляющих ЮНЕП. Документы заседаний стали переводить и распространять на русском, одном из официальных языков ООН. И что же? Их суть продолжала неумолимо ускользать. Выяснилось, что причина крылась не в степени владения иностранным языком, а в отсутствии конкретики в самих документах.