– Глаза бы не глядели на этих, с позволения сказать, защитников природы, – брезгливо морщился он. – Они ратуют за полное изъятие слонов из экономики, а сами сидят в кондиционированных кабинетах за тысячи миль от слонов, которых якобы защищают.

Руководитель КЭМПФАЙР возмущался тем, что запрет на продажу бивней несправедливо лишал его страну солидных, честно заработанных денег.

– Получается, что нас, зимбабвийцев, наказали за неспособность других стран сохранить свое поголовье, – доказывал Мавенеке. – Мы платим огромные деньги за нефть, которая у нас не добывается, а нам говорят, что мы не имеем права продавать то, чем обладаем в избытке.

В отличие от некоторых «элитных» защитников природы, большую часть времени проводящих в европейских столицах и регулярно красующихся на экранах телевизоров, члены этой организации постоянно находятся на месте событий – в деревнях и национальных парках. Так вот, руководство КЭМПФАЙР убеждено, что контролируемый отстрел пойдет слонам только на пользу.

– Продав бивни, мы выручили бы дополнительные средства на содержание национальных парков и улучшение жизни людей, – втолковывал мне Таперендава Мавенеке.

По самым скромным оценкам, после запрета на продажу слоновой кости Зимбабве каждый год недосчитывалась не менее трех миллионов долларов. Для африканской страны деньги немалые. Тем более что пошли бы они на оснащение егерей средствами передвижения и связи, улучшение заповедной и туристической инфраструктуры. И слонам никакого ущерба, и людям сплошная выгода.

Но на международные природоохранные организации подобные аргументы не действуют. Там считают, что любое послабление неминуемо вызовет новый всплеск браконьерства. Если разрешить квоты, поди разберись, какой из продаваемых бивней добыт законно, а какой – нет. По данным секретариата СИТЕС, в 2013 году в мире был конфискован самый большой улов нелегальных бивней, составивший 42 тонны. Но утверждать, что это свидетельство резкого всплеска браконьерства, нельзя. Скорее, это говорит о возросшей эффективности правоохранительных органов разных стран и более тесной координации их действий.

Жесткий подход экологов производит впечатление на общественность, потому что, за исключением алчных охотников, никто не желает возвращения старых времен, когда каждый год уничтожались десятки тысяч животных, а подавляющая часть слоновой кости добывалась незаконно. Мир не забыл ужасные кадры хроники, запечатлевшие смердящие туши гигантов с кровавыми дырами вместо бивней. Интуитивно понятен и тезис о том, что слоны не кролики и быстро размножаться не в состоянии. В общем, когда защитники природы говорят, что период после Лозанны, когда удалось несколько приструнить браконьеров, был полезен, но недостаточен для полного восстановления поголовья, к ним прислушиваются.

Есть, правда, странный нюанс. Редко кто задается вопросом: почему при постоянном, судя по заявлениям экологов, разгуле браконьерства численность африканских слонов не меняется. Впервые заинтересовавшись проблемой выживания исполинов в середине 1980-х годов, я на протяжении трех десятилетий встречал одни и те же цифры: 500 000–600 000. Как же так? Если верить защитникам природы, в этот период поголовье великанов сначала стремительно падало, а потом стабильно росло? Почему же не менялась статистика?

Ответ прост и неприятен. Он заключается и том, что истинная численность властелинов саванны неизвестна. Профессионалы из международных природоохранных организаций, кочующие по конгрессам и форумам, пересчитывать бедных слоников по головам не будут хотя бы по причине большой занятости, а люди на местах озабочены решением местных проблем. Им глобальные цифры тоже неведомы.

В Хараре две точки зрения схлестнулись не на шутку. В повестке дня двухнедельного форума СИТЕС значилось больше 100 пунктов, но ни кризис с осетровыми, который больше всего волновал российскую делегацию, ни проблемы кубинских черепах, ни уничтожение широколиственных деревьев махогани по накалу и вниманию средств массовой информации и близко не смогли подобраться к дискуссиям о слонах.

Вопрос пришлось решать дважды. Сначала Зимбабве и ее союзницам удалось заручиться поддержкой большинства, но не хватило всего трех голосов для получения требуемых двух третей. Международные природоохранные организации торжествовали, но, как оказалось, рановато. В ход пошло беспроигрышное средство. Хозяева форума обвинили сторонников сохранения полного запрета, большинство которых составляют промышленно развитые государства, в империализме и… расизме, представив дело так, что те будто бы сознательно мешают развивающимся странам распоряжаться собственными ресурсами.

Пришлось создать специальную рабочую группу, ведь проблема из экологической превратилась в политическую. После изматывающих споров стороны пришли к единому мнению. Было решено, что, во-первых, – снимать запрет на охоту в какой бы то ни было форме рано, во-вторых, – нужно подождать полтора года и полностью прояснить обстановку с положением и численностью животных, а в-третьих, – по прошествии этого срока следует разрешить Ботсване, Зимбабве и Намибии продать Японии 60 тонн бивней из имеющихся запасов.

В Стране восходящего солнца радостно потирали руки. Токио испокон века выступал крупнейшим потребителем «матового золота», лишь в 2008 году его начали опережать Китай и страны Юго-Восточной Азии. Так уж сложилось, что каждый японец обязан иметь именную печать. Она заменяет на официальных бумагах личную подпись, не признаваемую в Японии законом. Конечно, печатку можно вырезать из дерева, камня, отлить из пластмассы, но ничего лучше слоновой кости пока найти не удалось. Важен и престиж. Одно дело, когда скрепляешь документ бивнем крупнейшего обитателя планеты, и совсем другое, – когда шлепаешь штамп дешевой пластмассовой безделушкой.

Бивни требуются на изготовление старинной китайской игры маджонг, получившей распространение в Японии и состоящей из 144 костей. Из них делаются куколки для театра дзёрури, некоторые части струнных музыкальных инструментов и плектры к ним. Пробовали вместо слоновой кости использовать китовый ус, но, как единодушно признают мастера, полноценной такую замену назвать нельзя.

К началу конференции СИТЕС в Хараре в Японии оставалось около 100 тонн слоновой кости. Резчикам такого запаса хватает примерно на четыре года. В преддверии надвигавшегося кризиса цены на экзотическое сырье выросли до 500 долларов за килограмм. Самые расторопные уже начали суетиться. Перед конференцией в аэропорту Осаки арестовали двух пассажиров, пытавшихся ввезти тысячи мелких кусочков бивней общим весом в несколько сот килограммов. Груз предназначался для изготовления личных печатей. После форума в Хараре в таких авантюрах отпала необходимость. А еще через три года на конференции в Найроби южноафриканских слонов вернули в список животных, фигурирующих в «Приложении номер два». Таким образом, состоялся частичный возврат толстокожих на коммерческий рынок. В Национальном парке Хванге и других зимбабвийских заповедниках егеря наконец смогли начать работу над восстановлением нормальной численности животных.

Возврат произошел не без ожесточенного сражения. Международные природоохранные организации предприняли наступление на медийном фронте, продолжающееся поныне. Горячие головы, чтобы избежать профилактических отстрелов, начали предлагать самые причудливые способы поддержания популяции слонов. В ход пошли «научные методы планирования семьи», то есть применение слоновьих контрацептивов, в том числе… презервативов. Меньше всего приверженцев такой, с позволения сказать, науки заботило, кто и как станет осуществлять их смелые идеи на практике. На моей памяти в Кении один парень попробовал подоить слониху. Дураку, как водится, повезло. Он сумел не только незаметно подобраться к животному с подветренной стороны, но и разок-другой дернуть за вымя. Для тех, кто не знает, где у слоних находится вымя, сообщу, что, в отличие от коров, оно располагается не между задними, а между передними ногами. Остального бравый дояр не помнил, но чудесным образом остался жив, чему несказанно обрадовался после того, как очнулся и пришел в себя.