судов линейной эскадры в подводный флот неблагоприятно отразились на дисциплине. Новая боевая деятельность должна была поднять и укрепить дух флота.

На долю морского ведомства выпала подготовка транспортных судов, прикрытие транспортного флота и десанта, затем содействие с моря операции и поддержка связи между десантным отрядом и Либавой (см. схему 29).

Десантным отрядом, в состав которого входила 42-я пехотная дивизия и бригада самокатчиков, командовал генерал фон Катен, а начальником его штаба был назначен полковник фон Чишвиц. Таким образом, руководство находилось в особенно верных руках. После обследования районом высадки был выбран залив Талга, в северо-западном углу острова Эзель.

В то время как флот, поборов батареи, расположенные на полуострове Сворбэ, который образует южную оконечность острова Эзель, вошел в Рижский залив и продвинулся к Моонзунду, миноносцы обходили остров с севера. Они должны были взять под обстрел длинную дамбу, которая соединяет острова Эзель и Моон, и отрезать неприятельским войскам отступление с Эзеля.

Затем они должны были с севера войти в Моонзунд. Флот рассчитывал вызвать на бой или отрезать часть неприятельских постоянно здесь находившихся морских сил. Высадившиеся на Эзель войска имели целью быстро овладеть дамбой, затем захватить весь остров и таким путем выйти в тыл защитников полуострова Сворбэ.

План удался, и только небольшой части гарнизона удалось бежать по дамбе. 16 октября остров Эзель был уже наш, а 18-го пал Моон. Вскоре мы крепко держали в наших руках и остров Даго. Флоту представился случай действовать против неприятельских морских сил.

Этим временно закончилась борьба на Восточном фронте.

Насколько последние операции ускорили развитие событий в России, мне неизвестно; несомненно, установленный факт, что осенью, с захватом власти большевиками, разложение русской армии пошло быстрым темпом. Офицер утратил свое привилегированное положение и лишился всякого авторитета. Он не должен был иметь большего значения, чем простой рядовой, а вскоре должен был еще умалиться и вообще был лишен каких-либо прав. В России многие одобрительно отнеслись к лишению офицеров их прав. И там было много недальновидных людей, которые не замечали, что на авторитете держится вся армия и любой мировой порядок и что, подрывая авторитет офицера, они тем самым расшатывают социальный строй всего мира. Гетман Скоропадский говорил мне впоследствии, что он совершенно не заметил, как у него выскользнул из рук армейский корпус, которым он командовал на войне. Вдруг его как бы не стало. Этот простой рассказ произвел на меня огромное впечатление.

Революция в русской армии не ограничилась лишением прав офицера. На место военной власти она поставила солдатские советы и шла еще дальше. Она обезоружила всех солдат непролетарского происхождения и образовала Красную гвардию. Соответственно она действовала и в чисто политической области. «Буржуа» – это ничто, а пролетарий и пролетарский рабочий совет – это все. Пролетарский мир рабочих и солдат с их советами должен был теперь управлять всем земным шаром и создать новый мировой порядок. Все, что до сих пор существовало, разрушалось беспощадно; культура опустошалась. Право собственности ограничивалось, и убивалось всякое стремление работать. Женщина стала общественным достоянием. Низменные инстинкты проявлялись все резче. Постепенно образовалась кровавая диктатура небольшой кучки людей, которая опиралась на преданные ей войска, на все страсти коих смотрели сквозь пальцы, даже если это были китайские наемники. От этой диктатуры гибла страна, над которой она воцарилась. Для захвативших власть это было безразлично.

Случилось редчайшее явление: те, кто больше всех кричал против насилия и против войны, теперь не считались с правом большинства, действовали более насильственно, чем когда-либо какое-нибудь правительство, призывали к борьбе и вели войну, но сначала, правда, не против внешних врагов, а вообще со всем существующим. И ни одного слова о примирении или о соглашении с инакомыслящими.

Вскоре и те, которые до того беспрестанно подрывали авторитет в армии и народе, усмотрели опасность, в которую они повергли себя и всю свою страну. Но до того, чтобы антибольшевистски настроенные партии взялись за оружие и объединились, забыв свои различия во взглядах, как это было настоятельно необходимо для возрождения государства, в России дело не дошло.

Крестьяне и горожане оказались безоружными перед своими тиранами и подверглись анархическому процессу разложения. Возродится ли когда-нибудь их жизненная сила – кто знает? Пока человеческий глаз нигде не видит к тому возможности, и необоснованные надежды были бы лишь опасным самообманом. Может быть, русские крестьяне и горожане, как и многие германские круги в начале 1919 года, смотрели на большевизм с хладнокровием фаталистов как на неизбежное испытание, из которого спасение родится само. За это малодушие Россия тяжело поплатилась. От большевизма могло спасти не бездеятельное созерцание, а решительные и разумные меры, правильная оценка противника, его сильных и слабых сторон и широкие реформы экономической жизни, которые после войны являлись необходимыми при всяких обстоятельствах.

С октября 1917 года большевики все крепче и крепче захватывали власть в России.

Для меня не было сомнений в том, что разложение русской армии и русского народа представляло большую опасность для Германии и Австро-Венгрии. Тем с большим опасением думал я о слабости германского и австро-венгерского правительств. Отправлением в Россию Ленина наше правительство возложило на себя особую ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел свое оправдание; Россия должна была пасть. Но наше правительство должно было следить, чтобы мы не погибли вместе с ней.

События в России полностью меня не удовлетворяли. В военном отношении они нам давали решительное облегчение, но таили в себе для нас много опасного.

Уже в течение лета я составил проект условий перемирия с Россией. Они исходили из стремления прийти к мирному соглашению с последней, так как ход войны требовал мира на востоке.

Основная идея перемирия заключалась в прекращении военных действий и сохранении разграничительной линии по занимаемому нами в настоящее время фронту. Я не требовал очищения каких-либо частей территории или передачи оружия. В условиях не заключалось ничего, что бы могло затруднить заключение перемирия и будущего мира.

Проект был представлен имперскому правительству и союзным верховным командованиям и получил одобрительные отзывы. Мелкие поправки не меняли сути. В согласии с имперским правительством было постановлено, что если переговоры о перемирии будут начаты непосредственно через фронт, то руководить ими будет верховное командование, при участии представителя от имперского канцлера. Последний добавил, что при ведении переговоров о мире будет соответственно включен представитель верховного командования, который, естественно, займет подчиненное, а не равное место с уполномоченным имперского канцлера.

Таким образом, подготовка к моменту, когда Россия обратится к нам с предложением о перемирии, была у нас закончена.