за наше весьма печальное внутреннее положение. Рабочий вопрос и вопрос о комплектовании армии обострились. Но я считаю, что при твердом руководстве существующего правительства эти трудности должны быть преодолены. Достигнуть этого возможно».

С момента развала России я считал, что наше военное положение более благоприятно, чем Антанты, и ввиду этого высказал:

«Несмотря на все, я также держусь того мнения, что заключение мира до начала зимы представляется желательной целью, если только этот мир нам обеспечит наиболее необходимое для нашего дальнейшего экономического развития и создаст такое военное и экономическое положение, при котором мы могли бы спокойно относиться к возможности вовлечения нас в новую оборонительную войну».

В моих соображениях относительно необходимейших требований в военном и экономических отношениях я исходил из границ довоенной карты и из выяснившихся во время войны явлений. Трехлетняя война была возможна только потому, что Германия была богата углем и имела такое количество железа и продуктов питания, что, учитывая ввоз из оккупированных областей и из нейтральных стран, у нас железа хватало, а продуктов питания имелось в такой мере, что, несмотря на неприятельскую блокаду, мы могли существовать, хотя и с величайшими лишениями.

Наше существование оказалось возможным лишь при условии, что мы вели навязанную нам войну наступательным образом, вследствие чего и распространились к западу и к востоку; мы наверно были бы обречены, если бы остались в пределах наших границ.

Наше поражение было бы неизбежно, если бы неприятель захватил на продолжительное время германскую территорию. Мы бы умерли с голоду, и наше военное хозяйство оказалось бы подорванным в своем основании. Значение угля, железа и продуктов питания для ведения войны было известно еще до ее начала. Но что железо и уголь приобретут действительно решающее значение, это выразилось самым подчеркнутым образом всему миру лишь в продолжение этой войны. Еще до войны сознавалась угроза угольным копям Верхней Силезии. При предъявлении требований на миллиардные кредиты перед войной мероприятия по защите этой области были отклонены. Важнейшие очаги нашей экономической мощи на западе представлялись обеспеченными нашим развертыванием.

Столь же неблагоприятным, как наше стратегическое положение в середине Европы, было и местонахождение наших железных и угольных залежей, преимущественно близ границ государства. Все другие государства находились в более выгодных условиях. В Верхней Силезии железные и угольные рудники находились непосредственно у русской границы. На западе тождественным было положение рудников в Лотарингии и Саарского угольного бассейна. Нижне-Рейнская и Вестфальская промышленные области были совершенно не обеспечены со стороны Бельгии. Залежи бурого угля в Средней Германии имели относительно второстепенное значение.

Разрушительная сила оружия во время войны выросла. Дальнобойность пушек значительно увеличилась, и расширился район действий летчиков. С другой стороны, они могут быть использованы лишь при наличии некоторых основных требований. Отдельный выстрел длинной пушки не приводил еще к остановке работ на расстоянии полета ее снаряда. В этом мы убедились весной 1918 года при обстреле французских угольных шахт и во многих других случаях. Летчики находятся в зависимости от погоды, иначе мы бы чаще бомбардировали Лондон. Но за всеми этими ограничениями я должен был учитывать новые боевые средства в их полном значении для всякой предстоящей войны. При этом я исходил из границ и политической обстановки 1914 года.

Надо было ожидать, что противник одновременно с объявлением мобилизации, а может быть и раньше, направит удар на важные для ведения войны источники экономической силы, использует для разрушения их свои воздушные силы и затратит на обстрел большое количество снарядов. Сосредоточение на границе сильных воздушных эскадр и хорошая противоаэропланная защита могли бы создать известную оборону против неприятельской воздушной атаки. Но воспрепятствовать атаке и бомбардированию они не были бы в силах. Точно так же не имелось и действительных средств против обстрела дальнобойными неприятельскими орудиями. Вслед за таким внезапным нападением последует наступление неприятельских масс. Как будут протекать операции в частностях, предусмотреть невозможно, но их влияние на нашу военную промышленность, несомненно, можно установить. По меньшей мере, они вызовут значительное общее понижение производства и нанесут тяжелый удар большей части германских производительных сил. Не рисуя себе все непременно в мрачном свете, я мог утверждать, что обстановка может развиться так, что мы в течение первых же дней проиграем войну. Мы могли бы быть задушены, прежде чем встали на ноги.

Провести все военные требования, вытекающие из этих предпосылок, как, например, выдвижение границ на западе во Францию, было невозможно. Надо было ограничиваться самым необходимым. Перед угольными залежами Верхней Силезии и перед Лотарингскими рудниками надо было создать оборонительную полосу хотя бы в небольшое число километров ширины, чтобы вывести имевшиеся и раньше в нашем владении естественные богатства из непосредственной сферы влияния боя. Наличие новых залежей угля и руды в пределах этой оборонительной полосы, как на польской территории, так и в районе Бриэ, не имело решающего значения для моих пожеланий. Было очевидно, что этих мероприятий будет недостаточно и что они должны будут дополняться обширными заблаговременно выполненными военными мерами. Но обеспечение обоих этих районов наших горных богатств всегда останется недостаточным; отсюда вытекала необходимость надежной охраны нашей Нижне-Рейнской и Вестфальской промышленных областей. Все ее значение для промышленности в мирное и военное время я мог изучить за время моего командования бригадой в Дюссельдорфе и теперь, на посту первого генерал-квартирмейстера. Вывод мог быть сделан только один: Бельгия должна была быть поставлена в такие условия, которые бы исключали, чтобы она стала районом неприятельского развертывания. Нейтралитет Бельгии я считал призраком, который нельзя было серьезно учитывать. В будущем Бельгия должна была слиться с экономическими интересами Германии, с которой ее связывали столь оживленные торгово-политические интересы. Она должна была остаться отдельным самостоятельным государством, в котором фламандцы пользовались бы равными правами. Насилие над этим старым германским племенем является также одной из несправедливостей в истории человечества. На первые годы я считал необходимым сохранить за Германией известные права по содержанию в Бельгии оккупационных войск. Река Маас у Льежа могла быть оставлена нами, если его вообще предполагалось очищать, лишь в том случае, если Бельгия экономически примкнет к Германии и в собственных интересах станет на нашу сторону.

Я отнюдь не был сторонником идеи устройства на Фландрском побережье опорного пункта для германского флота. Это было бы мероприятием непродуманным и с военной точки зрения сомнительным, по этому поводу я писал следующее: «Мы могли бы быть совершенно спокойны относительно безопасности нашего Нижне-Рейнского и Вестфальского промышленного района лишь тогда, особенно в случае осуществления проекта туннеля Дувр – Кале, если бы наши войска занимали всю Бельгию и утвердились