глубоко ему чуждо. Даже в самые горькие минуты жизни он чудесно владеет собой и умеет быть трезвым.

По яркости и законченности, широте диапазона и свежести поэзия Фета явление единственное и неповторимое, и мы можем гордиться этим поэтом, причислив стихи его к образцам истинной неумирающей поэзии мира.

В. Обухов

Природы праздный соглядатай

Пушкин – радуга по всей земле.

Лермонтов – путь млечный над горами,

Тютчев – ключ, стремящийся во мгле,

Фет – румяный луч во храме…

Вл. Сирин

Кто из русских поэтов и когда отличался в творчестве таким аристократизмом, как Фет – штаб-ротмистр Кирасирского «Военного Ордена» полка, затем – поручик Лейб-гвардии уланского, а впоследствии – камергер Двора Его величества, Афанасий Афанасиевич Шеншин, 50-летие со дня кончины которого мы здесь отмечаем.

«Фет был самый аристократичный из поэтов»1, – пишет о нем один из его критиков.

Следует сказать, что он при жизни никогда не пользовался широкой популярностью в массах, оставаясь любимым поэтом ограниченного круга людей, но зато в подлинном смысле слова – лучших людей своего времени. В одном из писем, адресованных Фету И. С. Тургеневым, последний говорит: «Что вы мне пишете о Гейне? Вы выше Гейне, потому что шире и свободнее его..»2

Тургенев, Языков, Панаев, Толстой, Некрасов, Боткин, Лонгинов3, Анненков, Гончаров и др. были горячими поклонниками Фетовой музы, хотя некоторые из них в то же время никак не могли примириться с «крепостническими» консервативными взглядами Фета.

Радостное светлое настроение, присущее душе Фета, запечатлелось в его чистейшей воды лирике, неподдельной и сверкающей, благоуханной, как «розы в вечном храме», о которых он пел.

Как мы живем, так мы поем и славим,

И так живем, что нам нельзя не петь!

Н. Страхов писал о Фете: «Для него внешний мир есть только повод к поэзии… Больше всего у Фета поразительна именно та легкость, с которою он поднимается в область поэзии. Эта область у него граничит, по-видимому, с самыми обыденными предметами и мыслями. Обыкновенно он не воспевает жарких чувств, отчаянья, восторга, высоких мыслей, – всего того, что считается почти непременной принадлежностью поэзии. Нет, он часто останавливается на чем-нибудь самом простом, на первой встретившейся картине природы, на переменах дня и ночи, на дожде и снеге или же на самом простом движении мысли и чувства и вдруг магическим стихом он преображает все это в яркую красоту, в чистое золото поэзии. В этом отношении он величайший чародей, несравненный поэт; чтобы отделиться от земли, ему не нужно никакого прыжка, почти вовсе не нужно усилия…»4

С этой оценкой, данной Фету много десятилетий тому назад, и в наше время трудно не согласиться.

С легкостью «ласточки стрельчатой над вечеряющим прудом» возносится вдохновенное сердце поэта в выси поэтической фантазии, и тогда мир, вся действительность представляются Фету преисполненными праздничного ликования.

Пленительные сны лелеял наяву,

Своей божественною властью,

Я к наслаждению высокому зову

И к человеческому счастью.

В творческом порыве Фет открывает то нездешнее, тот изумительный гармонический мир звуков и красок, который никогда не будет доступен тем, кто не сбросил с себя цепей повседневности, кто видит смысл жизни в одной лишь изнурительной борьбе за существование.

Только поэт особого стиля, «лишь избранный певец» обладает магической способностью

Одним толчком согнать ладью живую

С наглаженных отливами песков,

Одной волной подняться в жизнь иную,

Учуять ветр с цветущих берегов,

Тоскливый сон прервать единым звуком,

Упиться вдруг неведомым, родным,

Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,

Чужое вмиг почувствовать своим,

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,

Усилить бой бестрепетных сердец, —

Вот чем певец лишь избранный владеет,

Вот в чем его и признак, и венец!

Призыв к «высокому наслаждению» есть призыв к эстетическому восприятию мира, и уже одно это вводит Фета в ряды тех поэтов, которые являются представителями чистого искусства и для которых природа и жизнь – лишь слабый отсвет высшей гармонии мира нездешнего, потустороннего, самодовлеющего и абсолютного.

Фет был совершенно равнодушен к темам «гражданской скорби», и его поэзия свободна от каких бы то ни было социальных тенденций и содержания.

Это влекло к тому, что у Фета было много недоброжелателей и врагов из среды либеральной и радикальной общественности, и даже Тургенев не удержался от того, чтобы не назвать Фета «закоренелым и остервенелым крепостником и поручиком старого закала…»5

Но цель, которую ставил перед собою поэт, была – красота. Но средство, к которому прибегал поэт в творческом призвании своем, была она же. И не потому ли, укрывшись в прекрасном саду, где «луна и солнце», где «зеленью шумя, деревьев хоровод ликует жизнью и трепещет», он пишет Тургеневу в стихотворении, ему посвященном:

Ни резкий крик глупцов, ни подлый их разгул

Сюда не досягнут, я слышу лишь из саду

Лихого табуна сближающийся гул,

Да крик козы, бегущей к стаду.

Здесь песни нежных муз душе моей слышней,

Их жадно слушает пустыня,

И – верь – хоть изредка из сумрака аллей

Ко мне придет моя богиня.

Вот здесь, не ведая ни бурь, ни грозных туч,

Душой, привычною к утратам,

Желал бы умереть, как утром лунный луч,

Или как солнечный – с закатом.

Массовому читателю трудно было полюбить великого русского лирика в ту пору, когда русская общественность весь смысл своего бытия усматривала в одних лишь политических и социальных преобразованиях. Полюбить и понять этого поэта могли только те, кто обладал способностью, по выражению Страхова, «чувствовать поэзию, разлитую вокруг нас и в нас самих», т. е. те, которые могли «видеть действительность с той стороны, с которой она является красотою».

Фет – это поэт будущих поколений, выразился о нем один из его современников. Фет, – пишет Б. Никольский в статье «Основные элементы лирики Фета», – до такой степени поэт будущего, что с полным правом мог бы во главе своих стихотворений поставить знаменитые слова Шопенгауэра: «через головы современников передаю мой труд грядущим поколениям».

Не только внешние обстоятельства обуславливали аристократизм поэта, но и самое настроение, а равно и содержание его пьес, самые темы их свидетельствуют, что это – поэт