критические выпады Криса, который сказал, что раз он старше других, то должен ходить надменно, не стесняться, с высоко поднятой головой. «Я полагаю, что должен найти способ стать более раскованным», – резюмировал Уорхол.

Задача оказалась не такой уж простой. «Боб сказал мне, что на подиуме я выгляжу смешно, когда начинаю изображать модель, – говорил Уорхол. – Я ответил, что мне это безразлично. Он возразил, будто это не только его мнение. Если у меня смешной вид, то и в его работе тоже возникнут сложности».

Он считал себя «уродливым», повторял то и дело, что ему просто необходим лифтинг, обычного макияжа было недостаточно: все равно видны следы от прыщей на щеках и шее. «Купил косметику от Патриции Филд[674], – писал Уорхол. – Помада японская, но мне нравится придумка Фиоруччи[675] с тональным кремом, который придает губам натуральный бежевый тон. Когда-то мои губы были полными, теперь этого уже нет, они почти исчезли. Куда делись мои губы?»

«Имея жизненный опыт, / немыслимо существовать / рядом с цветами», —писал Исса в конце XVIII века в одном из своих красивейших хайку.

Но о какого рода опыте и о каком роде существования идет речь?

Станислас Роданский, необычный поэт, близкий к сюрреалистам, чей образ личного существования можно выразить словами французского писателя Жюльена Грак – «инертная отстраненность», тоже упоминал о «полубессознательном молчании», «воздвигающем между ним и жизненной реальностью барьер, сродни невидимой театральной рампе». Он писал: «Припоминая некоторые события моей жизни, я испытываю такое чувство, будто речь идет о каком-то вымысле, когда совершенно невозможно отделить фантазию от правды».

Подобное чувство нереальности Уорхол испытывал очень часто: то во время телефонного разговора с кем-нибудь из звезд Голливуда; то вдруг событие, происходящее в данный момент, покажется ему сценой, взятой из кинофильма, а не эпизодом из его жизни. Когда он говорил о любом, особенно приятном происшествии, он восклицал: «Это больше похоже на вымысел, чем на правду». Наивысший комплимент и в то же время абсолютный отказ от реальности. «Я люблю пластиковых идолов, – говорил он, – я верю в рассеянный свет и в зеркала-обманки. Я верю в пластическую хирургию».

В книге «Моя философия от А до Б» он вбил гвоздь: «Прежде чем выползти из-под одеяла, я всегда думаю, что существую только наполовину, а не целиком. Я всегда подозревал, что вместо того, чтобы жить настоящую жизнь, я смотрю ее по телевизору. Считают, что в кино все представляется каким-то неправдоподобным, искусственным, но именно в жизни все случившееся кажется нереальным. Кино дает такие сильные ощущения, что когда что-то происходит с вами в настоящей жизни, кажется, что вы смотрите телевизор – то есть вы ничего не чувствуете».

Может быть, поэтому Уорхол без конца переделывал свою биографию, ложью загнал себя в угол и выбраться из него смог только с помощью откровенного бурлеска. На вопрос о его гражданском состоянии он ответил: «Поскольку жизнь – это нечто эфемерное, то это не имеет никакого значения и заслуживает только взрыва смеха». «Доктор из страховой компании пришел меня осмотреть, – записал он 20 февраля 1985 года в своем “Дневнике”. – Одни и те же вопросы о моем отце, матери, а я все время лгу. Я каждый раз отвечаю на эти вопросы по-разному. Когда они спрашивают, сколько мне лет, я говорю, что не выношу разговоров на эту тему, что я выйду из комнаты и тогда они смогут спросить об этом Винсента».

Во всяком случае, о врачах страховой компании он сказал правду. Вообще, своими «шаловливыми» заявлениями он водил за нос друзей, всех, кто с ним работает, журналистов. «Все говорят, что я стремлюсь выставить медиажурналистов в дураках, потому что в одну газету я дал одну свою биографию, а во вторую – другую. Я обожаю давать разную информацию в различные издания, потому что это позволяет определить источник, откуда люди черпают сведения. Таким образом, я всегда знаю, какие газеты и журналы читают люди, с которыми я встречаюсь и которые мне пересказывают то, что я когда-то говорил. Иногда случается, что годы спустя до тебя доходят очень забавные детали. Например, когда собеседник вам сообщает: “Однажды вы сказали, что Лефрак Сити – самый красивый район на свете”, это значит, что он прочитал ваше интервью в журнале “Архитектура”».

Правда и ложь. В мире, где эти понятия выведены из употребления, где истинная жизнь больше не противостоит вымыслу, где то и другое сосуществуют, единственный возможный образ действия – найти способ управлять этим парадоксом. «Несколько раз ложь может не сойти за правду», – говорил Жарри[676]. «В наше время, даже если вы жулик и прохвост, вы все равно останетесь звездой, – писал Уорхол. – Вы можете писать книги, мелькать на телеэкране, давать интервью. Вы – знаменитость, и никто вас не подумает презирать за то, что вы жулик и прохвост. Наоборот, вас помещают на небосвод, а все потому, что люди, прежде всего, мечтают о звездах».

Уорхол отлично разобрался в системе, он ее описывал, изобличал. Не из обычного тщеславия он так настойчиво, нахально и цепко воплощал свою мечту – проснуться знаменитым. В глубине души он знал, что для той жизни, которую он хочет иметь, ему надо стать звездой, тогда любой его поступок будет оправдан и даже вызовет желание подражать. Он хотел утвердиться в обществе как свежее, модное веяние: его гомосексуальность и фантазии, его молчаливость и отстраненность, способность организовать работу своей мастерской, его страхи и мании, да просто сам образ жизни.

Когда в поле его зрения попал молодой Баския, в начале 1980-х годов, Энди сразу же разглядел будущую звезду в этом чернокожем рисовальщике граффити, который в то время еще подписывался SAMO и торговал футболками прямо на улицах Гринвич-Виллидж. Уорхол дал 10 долларов и пожелал ему удачи в продаже футболок.

4 октября Баския, словно по волшебству, обрел пристанище в старом промышленном здании на Кристи-стрит, благодаря хлопотам Бруно Бишофбергера[677], который обеспечил ему беззаботную жизнь. Слишком беззаботную, утверждал Уорхол. Он издалека наблюдал за ухищрениями Бишофбергера, приглашенного вместе с Баския в мастерскую Джулиана Шнабеля на 20-ю улицу: «Когда мы подъехали, на улице возле дома уже стояли три лимузина. Бруно знал, как быстро избаловать художников. Джулиан живет в том же доме, что Левайн, я ревную, четыре года назад Джулиан купил ему столько красивых вещей. Он недавно женился, я был представлен красивой женщине. Он занимается чем-то вроде bad painting. Он – карьерист. Собралась целая группа парней, которые занимаются этим bad painting. Я подозреваю, что