– Что?!

– Как по мне, только по этой причине у женщины может оказаться… ну, вы в курсе. – Он не смотрел ей в глаза. – Подобраться ближе, вызвать короля на разговор и всадить ему эту штуку в грудь, прежде чем все успеют опомниться.

– Я не собираюсь убивать вашего короля. – Шаллан позабавила эта мысль.

– Мне-то все равно, если и убьете, – негромко произнес Ватах. – Я почти понадеялся, что так случится. Король-то – мальчишка в отцовском наряде. Дела в Алеткаре пошли хуже некуда, после того как он взошел на трон. Но моим людям и мне трудновато было бы удрать, сделай вы что-нибудь подобное. Весьма трудновато.

– Я сдержу слово.

Он кивнул, и Шаллан позволила занавеске опуститься, закрыв окно паланкина. Буреотец! Дай женщине осколочный клинок, подпусти ее ближе… А кто-нибудь уже пытался? Наверняка, хотя от одной мысли об этом ее замутило.

Паланкин повернул на север. Понадобилось время, чтобы обойти все военные лагеря: они оказались огромными. В конце концов она выглянула наружу и увидела слева высокий холм с постройками на вершине – и отчасти внутри вершины. Королевский дворец?

Что, если ей удастся убедить светлорда Далинара принять себя и поручить продолжить изыскания Ясны? Кем она станет среди тех, кто живет при дворе? Младшей письмоводительницей, которую все время отпихивают в сторону и забывают? Так она провела бо́льшую часть своей жизни. Шаллан вдруг ощутила в себе внезапную и отчаянную решимость не допустить повторения этого. Ей нужны были свобода и средства, чтобы отыскать Уритиру и расследовать смерть Ясны. Она не примет ничего другого. Не сможет принять.

«Ну так сделай так, чтобы все получилось», – подумала она.

Легко сказать, трудно сделать. Когда паланкин начал подниматься по извилистой тропе, ведущей ко дворцу, новая сумка – из вещей Тин – упала и ударила ее по ноге. Шаллан подняла ее, пролистала лежавшие внутри рисунки и нашла помятый портрет Блата – такого, каким она его вообразила. Героя, а не работорговца.

– Ммм… – сказал Узор с соседнего сиденья.

– Этот рисунок – обман, – пояснила Шаллан.

– Да.

– И в то же самое время – правда. Таким он стал уже в конце. В очень малой степени.

– Да.

– Так что же такое обман, а что – правда?

Узор тихонько загудел, как довольная рубигончая перед очагом. Шаллан провела пальцами по рисунку, разглаживая заломы. Потом достала альбом и карандаш и начала рисовать. В дергавшемся паланкине это оказалось делом нелегким; набросок выйдет не из лучших. И все-таки ее пальцы двигались над бумагой с энергичностью, которой она не ощущала уже много недель.

Сначала размашистые линии, чтобы закрепить возникший в голове образ. На этот раз девушка не копировала из памяти, а искала нечто туманное: ложь, которая могла стать правдой, если Шаллан вообразит ее правильным образом.

Она неистово рисовала, ссутулившись, и вскоре перестала чувствовать ритм шагов носильщиков. Художница видела только рисунок и знала лишь эмоции, которыми пропиталась эта страница. Решимость Ясны. Самоуверенность Тин. Чувство… правильности, что не поддается описанию, но которое переняла от брата Хеларана – лучшего из всех, с кем ей доводилось встречаться.

Все это перетекало из нее на страницу через карандаш. Штрихи и линии становились тенями и текстурами, а те превращались в фигуры и лица. Быстрый и поспешный набросок, но живой. Он изображал Шаллан уверенной молодой женщиной, стоявшей перед Далинаром Холином, каким она его себе представляла. Девушка нарядила его в осколочный доспех, и он вместе с группой придворных изучал Шаллан, устремив на нее пронзительный испуганный взгляд. Она не пасовала перед ними и говорила уверенно, со знанием собственной силы, вскинув руку. Никакой дрожи. Никакого страха противостояния.

«Такой я могла бы стать, – подумала Шаллан, – если бы меня не вырастили в обители страха. Значит, такой я стану сегодня».

Это не обман. Это другая правда.

Паланкин остановился; Шаллан едва ли это заметила. В дверь паланкина постучали. Кивнув самой себе, девушка сложила рисунок и спрятала в потайной кошель. Потом выбралась наружу, на холодные камни. Почувствовала прилив сил и осознала, что втянула немного буресвета, хотя не собиралась этого делать.

Дворец оказался одновременно роскошнее и приземленнее, чем она себе представляла. Конечно, это был военный лагерь, так что обиталище монарха не могло соревноваться с величием королевских покоев Харбранта. В то же время потрясало то, что подобное здание сумели возвести здесь, вдали от богатств Алеткара. На вершине холма возвышалась внушительная крепость из обработанного камня, высотой в несколько этажей.

– Ватах, Газ, сопровождайте меня. Остальные ждите здесь, – велела она. – Я пришлю гонца.

Они отдали ей честь; девушка не знала, было ли это в рамках приличий. Шаллан решительным шагом направилась вперед и с изумлением поняла, что из всех дезертиров выбрала себе в сопровождающие одного из самых высоких и одного из самых низкорослых, так что, когда они заняли места по бокам от нее, получилась лестница по росту: Ватах, она сама, Газ. Неужели она и впрямь выбрала себе стражников, опираясь на эстетическую привлекательность?

Ворота дворца смотрели на запад, и здесь Шаллан обнаружила большую группу гостей, которые стояли у открытых дверей; коридор за ними уводил глубоко в недра холма. Шестнадцать стражников у ворот? Она читала, что король Элокар страдает паранойей, но это был уже перебор.

– Ватах, ты должен меня представить, – негромко сообщила она, пока они шли.

– Как?

– Светлость Шаллан Давар, ученица Ясны Холин, нареченная Адолина Холина. Скажешь, когда я подам знак.

Седеющий солдат кивнул, держа руку на топоре. Шаллан не разделяла его тревоги. Наоборот, она была воодушевлена. Девушка прошла мимо стражей с высоко поднятой головой, словно у себя дома.

И ее пропустили.

Шаллан чуть не споткнулась. Больше дюжины стражей у ворот, и никто не осмелился ее остановить. Некоторые вскинули руки, словно желая сделать именно это, – она увидела их краем глаза, – но потом молчаливо отпрянули. Ватах рядом с ней тихонько хмыкнул, когда они вошли в похожий на туннель коридор за воротами.

До них эхом донеслись отголоски шепотов, когда стражи у дверей начали переговариваться. Наконец один из них все же крикнул ей вслед:

– Светлость?..

Она остановилась, повернулась к ним и вскинула бровь.

– Прошу прощения, светлость, – повторил солдат. – Но вы…

Она кивнула Ватаху.

– Ты не узнаешь светлость Давар? – зарычал тот. – Нареченную светлорда Адолина Холина?

Стражи притихли, и Шаллан, повернувшись, продолжила путь. Почти сразу же шум позади возобновился, и на этот раз они говорили достаточно громко, чтобы она сумела разобрать несколько слов: