По свидетельству историка В.А. Анфилова, в 1965 г. Жуков рассказал ему следующее:

«Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредоточивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А. М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» — раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира», — прорычал Сталин. Так была похоронена наша идея о предупредительном ударе…» По словам Жукова, «‹…› разговор закончился угрозой Сталина» [724].

Примерно такую же реакцию Сталина на предложение военных рисует и сотрудник Военно-исторического журнала Н.А. Светлишин, который по поручению Института военной истории неоднократно беседовал с Г.К. Жуковым в 1965–1966 гг. Он в 1966 г. записал со слов маршала несколько другую версию происшедшего:

«‹…› свою докладную я передал Сталину через его личного секретаря Поскребышева. Мне до сих пор не известны ни дальнейшая судьба этой записки, ни принятое по ней решение Сталина. А преподанный по этому поводу мне урок запомнился навсегда. На следующий день Н.А. Поскребышев, встретивший меня в приемной Сталина, сообщил его реакцию на мою записку. Он сказал, что Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил ему передать мне, чтобы я впредь таких записок «для прокурора» больше не писал, что председатель Совнаркома больше осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени для подготовки решительной схватки с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти» [725].

Много лет спустя, с высоты своего опыта Жуков признал правоту Сталина в этом вопросе. Так, по свидетельству беседовавшего с ним В.А. Анфилова, маршал сказал о реакции Сталина на предложенный план следующее: «Хорошо, что Сталин не согласился с нами. Иначе мы получили бы нечто, подобное Харькову в 1942 году» [726].

Несмотря на различия в деталях в изложении разговоров с маршалом его собеседниками, в главном они едины: отрицательная реакция Сталина на доложенный ему документ остается неизменной. А Жуков и не так путал некоторые вещи в своих мемуарах, не говоря уж о частных беседах. Иногда задают вопрос: как это мог Жуков передать совершенно секретный, особой важности документ не самому Сталину, а его секретарю? Говорят, что этого не могло быть, потому что запрещено соответствующей инструкцией. Довод, что Жукова могла остановить какая-то инструкция, выглядит просто смешно. Начальник Генштаба передал пакет секретарю Сталина под роспись с указанием вручить «лично». Что тут особенного? Военные, изложив в записке свои аргументы и предложения, надеялись при личной встрече обосновать свои соображения. Узнав от Поскребышева о реакции Сталина, они имели время продумать и обосновать другие свои предложения по подготовке к отражению возможного нападения германских войск, в неизбежности которого они были уверены. А уж Сталин устроит им выволочку позже, в удобный для него момент. Это он умел и любил делать.

Из неопубликованных воспоминаний маршала Г.К. Жукова:

«‹…› Я хорошо помню слова Сталина, когда мы ему докладывали о подозрительных действиях германских войск — «‹…› Гитлер и его генералитет не такие дураки, чтобы воевать одновременно на два фронта, на чем немцы сломали себе шею в первую мировую войну», и далее: «‹…› у Гитлера не хватит сил, чтобы воевать на два фронта, а на авантюру Гитлер не пойдет» [727].

Сталин не согласился на скрытое отмобилизование войск под видом «Больших учебных сборов» (БУС), что предусматривалось Наставлением по мобработе. Объявление мобилизации, даже частичной, скрыть было бы невозможно. А в записке «Соображения…», несомненно, шла речь именно о БУС, так как решение об учебных сборах приписного состава, принятое правительством 8 марта, в округах уже практически осуществлялось. Не дал санкции Сталин и на перебазирование авиации из отдаленных округов и сосредоточение ее на полевых аэродромах, а также на развертывание авиационного тыла и госпитальной базы. Последние мероприятия вообще невозможно было скрыть ни от собственного населения, ни, тем более, от разведки противника.

Нельзя сказать, что советское руководство только пассивно наблюдало за разворачивающимися событиями. Мероприятия по усилению группировки войск у западной границы, безусловно, предпринимались, в том числе и за счет выдвижения из глубины страны резервных армий. Последний факт Резун и его вольные или невольные последователи считают основным и неопровержимым доказательством того, что план, предложенный в записке «Соображения…», был утвержден. Естественное стремление политического и военного руководства СССР усилить оборону наших западных границ они пытаются выдать за подготовку советской агрессии. Они умалчивают, что решение об усилении группировки советских войск на Западном ТВД было принято задолго до записки Генштаба от 15 мая. Оно было, несомненно, связано с концентрацией немецких войск вблизи советской границы. Ведь Сталину уже неоднократно поступали сведения из различных источников, что немцы собираются напасть на СССР 14, а потом 21 мая. Эти сроки были вполне реальны, но их перенесли из-за незапланированных операций на Балканах. Естественно, в СССР в то время ничего определенного об этом знать не могли.

Первыми для выдвижения в западные военные округа были намечены войска с Дальнего Востока. Момент начала их подготовки к переброске выбран был не случайно: 13 апреля 1941 г. между СССР и Японией был подписан Пакт о нейтралитете. Это существенно ослабило долголетнюю напряженность на восточной окраине страны. Появилась возможность высвободить часть сосредоточенных там сил и использовать их для усиления обороны на Западе, где назревала угроза большой войны. Договор был ратифицирован японцами 25 апреля и с этого момента вступил в силу. На следующий же день по согласованию с правительством Генштаб отдал командованию ЗабВО и ДВФ предварительное распоряжение подготовить к отправке на запад 5-й мк, 31-й и 32-й ск, в состав которых входили девять дивизий, а также две воздушно-десантные бригады, 211 — ю и 212-ю [728]. В тот же день, 26 апреля, командование Сибирского военного округа получило приказ перебросить к 15 мая 201-ю сд из своего состава в ЗапОВО, а 225-ю сд — в КОВО. При этом на замену убывшим войскам к 30 мая в СибВО передислоцировались 57-я тд и 82-я мд из ЗабВО. Одновременно Уральский военный округ обязали перебросить две свои стрелковые дивизии, 203-ю и 223-ю, в ПрибОВО к 10 мая. Обоим этим округам ранее отводилась роль резерва сил Дальнего Востока. В изменившихся условиях сочли возможным перенацелить их на запад [729].