армии, и брать его надо военными действиями, а не политическими, — сказал он. Потом внимательно посмотрел на Луку, как бы припоминая, где он мог его видеть, и неприязненно добавил: — Вопрос о сдаче я решать не уполномочен… Перекопа вам не взять. Катись!

Лука повернулся и, спиной ожидая, пули, медленно, напряженной походкой, ни разу не обернувшись, пошел к своим. Слишком много узнал и увидел он за короткий срок. И как тогда, на броневике, когда он впервые стрелял в человека, кончилось его детство, так теперь кончилось его короткое отрочество.

XLIII

Фрунзе оставил Лукашку при штабе ординарцем для особых поручений. Влюбленный в командующего, Лукашка с нескрываемой радостью стал справлять эту должность. Штаб был центром, руководившим полками, бросавшим их то в наступление, то в отступление. Сюда стекались все сведения, здесь распоряжались снарядами, отдыхом и довольствием бойцов; назначали новых командиров, на места раненых и убитых, поднимали моральное состояние бойцов; сюда приезжали десятки людей с бесчисленными, самыми разнообразными вопросами, на которые надо было немедленно отвечать четкими распоряжениями. Всем этим сложным механизмом руководил неутомимый Фрунзе.

Однажды ночью, сидя в заставленном телефонными аппаратами школьном классе — приемной Фрунзе, — Лука услышал за дверью необычный шум. Кто-то настойчиво требовал проводить его к главнокомандующему.

— Здесь нет никакого главнокомандующего, — охрипшим голосом отвечал адъютант Фрунзе.

— Я хочу передать ему дуже ценные сведения. Я сам в Галиции воевал, так що я знаю, що вам треба.

— Ценные сведения передавай мне.

— Это, брат, не тыща карбованцев. Могу доверить сведения только самому главному коммунисту.

На шум с остро отточенным красным карандашом в руке вышел Фрунзе, сказал Лукашке:

— Кто там разоряется? Зови его сюда.

Лука вышел во двор, позвал. Вместе с недовольным адъютантом в класс вошел с ног до головы забрызганный грязью крестьянин лет сорока в коричневой свитке. Он сразу догадался, что Фрунзе тот самый человек, которого он ищет.

— Едва пробился через все ваши пикеты. Куда ни ткнусь, кругом задерживают, вымогают документы. А какие сейчас у мужика документы? Разве только по мозолям и можно угадать человека.

— Ну что ж, здравствуйте! — Фрунзе протянул крестьянину руку, тот крепко сжал ее пальцами.

— Я человек местный, хлебороб и рыбак, все тут в совершенстве изучил за долгую свою жизнь — и землю, и воду… Самое хлипкое место у белых — Литовский полуостров. Барон поджидает вас сбоку Турецкого вала и не ведает, что в Сивашском заливе есть броды…

— А вы знаете эти броды? — взглядом изучая крестьянина, спросил Фрунзе.

— Знаю и могу проводить солдат… На Литовском полуострове укреплений мало, и меж собой они не связаны. Так что, мил человек, головной удар наносить треба не по Турецкому валу, а на полуостров… Да и климат вам способствует. Морозы да штормы обмелили Сиваш, вот уже неделю северный ветер гонит воду из Сивашей в море.

— Пошлите разведчиков с этим товарищем — пускай они найдут броды через Сиваш и нанесут их на карту, — приказал Фрунзе адъютанту.

Простившись с крестьянином, он ушел в свою комнату, где — Лука знал — висела закрытая одеялом, разрисованная красным и синим карандашом подробная, сугубо секретная карта Крыма.

После неудачной атаки в ночь на 1 ноября командующий понял, что усилиями одной Перекопской группы, без согласованного наступления других частей Шестой армии через Сиваш, где разведчики уже нашли броды, взять Перекоп невозможно. Фрунзе отдал приказ частям отойти на семь километров к северо-западу от Турецкого вала.

Холода усиливались. Крепчал мороз. Разутые и раздетые красноармейцы кутались кто во что горазд. Спать приходилось на голой земле у редких костров, ибо вокруг не найти ни одного дерева, ни одного куста, ни одной хаты.

Накануне третьей годовщины Октябрьской революции Шестая армия приготовилась к генеральному штурму. В ночь на 8 ноября пятнадцатая, пятьдесят вторая дивизии и сто пятьдесят третья отдельная бригада пятьдесят первой дивизии в десятиградусный мороз, утопая в болоте Сиваша, под артиллерийским и пулеметным обстрелом двинулись в атаку, на Литовский полуостров. Люди на себе тащили орудия и пулеметы. Раненые сваливались в болото и так и оставались там, многие тонули; о тела красноармейцев, идущих вброд, билась холодная незамерзающая волна. Ветер поднимал дробную водяную пыль, настоянную на древних болотных цветах, забивал ею дыхание. Красные шли в атаку на Литовский полуостров, угрожая флангу и тылу расположенных на Перекопе частей. Простуженные бойцы сморкались, кашляли, чихали, покрикивали на лошадей, свирепо ругались. И хотя смерть поджидала их не на воде, а на берегу, все стремились пройти леденящую кровь воду и как можно скорей выйти на берег. А там уже умирали под огнем белых бойцы авангардных частей.

Небритый, похудевший, с провалившимися глазами, изнуренный бессонницей Фрунзе не отходил от телеграфных аппаратов.

Командир сто пятьдесят третьей бригады сообщил: ветер гонит воду в Сиваш, затопляет броды и переправы. Генерал Кутепов снял тридцать четвертую дивизию, защищавшую полуостров, и заменил ее кубанскими частями генерала Фостикова…

После этого связь с комбригом оборвалась. Замолк телеграф, в телефоне в сплошном урчанье пропадали фразы. Фрунзе короткими пальцами постучал по столу, застланному картой, приказал Лукашке вызвать начальника связи. Простуженный начальник с чахоточным румянцем, на изможденном лице сутулясь вошел в комнату, с порога доложил:

— Соленая сивашская вода разъела истрепанную изоляцию проводов…

— Я это знаю, — прервал его Фрунзе. — Части на полуострове ждут моих распоряжений — надо наладить связь.

— Для этого есть только один способ… — Начальник связи закашлялся, сплюнул в платок.

— Говорите!

Начальник сказал. Штабисты нахмурились, кое-кто вздрогнул, будто по их спинам прошла волна пронзительного холода.

— Делайте, — сказал Фрунзе.

Начальник связи отыскал у горько дымивших кизячным дымом костров свою последнюю роту, варившую в котелках конину, позвал:

— Адамович!

Подошел командир роты, моложавый, расторопный рабочий.

— Вот что, Адамович, голубчик, — сказал начальник связи, — надо будет тебе с ротой войти в Сиваш и сменить провода.

— Как же мы, босые, раздетые, в воду?.. Хотя бы сапоги какие-нибудь дали. У меня самого ботинки каши просят. — В доказательство Адамович поднял ногу, обутую в рваный, ощерившийся деревянными гвоздями башмак.

— Там все оденемся, — начальник связи махнул рукой в сторону бирюзового зарева, неугасимо стоящего над Перекопом. — Там конец всем нашим лишениям.

Адамович скомандовал, люди его крупным шагом направились к Сивашу. Рота вошла в воду, образовала живую цепь. В рваных ботинках и летних штанах, кто по пояс, а кто и по горло в воде, красноармейцы окоченевшими руками заменили провода. Фрунзе снова получил возможность руководить частями, занявшими полуостров. Ночью, около двадцати четырех часов, комдив седьмой кавалерийской дивизии, переправившейся на Литовский полуостров, вызвал к аппарату командующего.

— Сиваш заливает водой.