– Ты помнишь, что сделали со Скоросько и Сташевичем? – безжалостно продолжал Серов. – А? Тридцать три года мужик на комбинате, – с завода вышвырнули, из Сосновки выгнали, ребенок в Англии стипендию потерял, а ведь он завода не предавал. Он просто две копейки поднял, которые плохо лежали. Представляешь, что с тобой сделают?

Губы Федякина шевельнулись.

– Что… что вы от меня хотите?

– На эмиссию наложен арест, – сказал Серов, – мы подали жалобу в ФКЦБ, что она ущемляет наши права как акционера. Пятипроцентного акционера, у нас, если помнишь, пять процентов всяко есть…

– Это полная чушь, – сказал Федякин, – ничего она не ущемляет. ФКЦБ вашу жалобу в мусорную корзину кинет. Рано или поздно.

– Совершенно согласен. Но, что характерно, это может произойти достаточно поздно. ФКЦБ у нас большая, что ей мешает сидеть и размышлять, правду мы написали или херню собачью…

Серов помолчал.

– Вот… а за это время могут произойти разные разности. Например, Извольский в Швейцарию лечиться поедет. И, скажем, Черяга вместе с ним. И остаешься ты на комбинате вроде как главный, так?

– Так.

– У тебя право распоряжения деньгами «Стилвейл» есть?

– Ими три месяца как Черяга распоряжается.

– Но раньше это делал ты? И права этого тебя никто не лишал?

– Формально – да.

– Ну и проголосуй за отмену эмиссии, пока их не будет…

Федякин глядел перед собой остановившимися глазами.

– Значит, в Швейцарию уедут? – тихо спросил он.

– Ага, – беззаботно улыбнулся Серов, – в Швейцарию. Ты, главное, помни, что по документам ты полтора миллиона баксов у области свистнул… Так что если ты с нами дружишь, ты получаешься главный на комбинате, а если не дружишь, тогда извините…

– В Швейцарию, – повторил Федякин и залпом выхлестнул полстакана водки.

Федякин распрощался и ушел через четверть часа. Когда Клава заглянула в гостиную, Гена Серов сидел уже в полном одиночестве, а бутылка коньяка опустела на треть. Себя Серов чувствовал полной скотиной. Хотя, с другой стороны, если Извольский с Черягой кончатся, то всякие глупые причины, по которым Клавка не хочет принимать его предложения, пропадут сами собой.

Геннадий Серов налил себе еще полстакана, поглядел в зеркало. В зеркале отражался красивый сорокалетний мужик с правильными чертами лица и глазами цвета шкурки хамелеона. Гена поднял стакан и чокнулся с ровной поверхностью, гладкой, как стекла на небоскребе «Ивеко». «Можешь считать сегодняший вечер маленькой лептой, внесенной в копилку будущего семейного счастья», – сказал Генка своему отражению и выхлестал коньяк.

Спустя два дня после описываемых событий темно-синий со стальными обводами «Ниссан-патрол», принадлежавший Вовке Калягину, въехал на территорию охраняемого поселка Сосновка. Было уже около десяти вечера, дорогу освещали мощные фонари, и у самого своего дома Калягин увидел женскую фигурку с прыгающей рядом собакой – опять Ира гуляла с Шекелем.

Калягин щелкнул пультом дистанционного управления, ворота дома разъехались, и «Ниссан» вкатился на залитую бетоном стоянку. Вовка вылез из машины. Шекель бросился к нему, крутясь в воздухе, а потом вдруг взвизгнул, подлетел к машине и начал яростно ее облаивать.

– Фу, место! Фу! – заорал Вовка.

– Что это с ним? – удивилась Ира.

– А, на нем сегодня мой зам ездил. Вот он и чует чужой запах… Фу, кому говорят!

Шекель затих и уселся рядом с хозяином, обиженно отвернув морду от «Ниссана».

– Денис-то из области вернулся? – спросил Калягин.

– Звонил, что через час подъедет. Опять со Славой будут ночью сидеть… Ему же вредно работать столько…

Шекель опять зашевелился, уткнул морду куда-то под брызговик «Ниссана» и нехорошо зарычал.

– Фу!

– Ты к нам завтра придешь? – спросила Ира. – А то мы пятого улетаем, Слава хочет всем сказать: «до свидания».

– Только пятого? Там же на послезавтра все намечалось?

Ира махнула ладошкой.

– Там просто дикая неразбериха: Слава должен лететь на собственном самолете, а в Швейцарии «Як» не проходит по уровню шумности, надо или штраф платить, или в другом аэропорту садиться, никто ничего не понимает, он уже третий раз все откладывает, никак здесь дела закончить не может.

– Да, – после непонятной паузы подтвердил Вовка Калягин, – лучше было бы, если б он раньше уехал… Не зайдешь? У меня вон жена гостей назвала…

Из окон калягинского дома долетала музыка, кто-то выскочил на крыльцо, но испугался ночного холода и убежал обратно.

– Нет, – покачала головой Ира, – там Слава один…

– Ничего себе один! С тремя охранниками… Ой, повезло Славке…

Ворота были по-прежнему открыты. Ирина нерешительно переступила за их черту.

– Слушай, Володя, – вдруг обернулась она, – ты не сердись на Дениса, ладно?

Калягин вздрогнул.

– Я? На Черягу?

– Он себя не очень хорошо ведет, – сказала Ира, – но ведь у него такая куча дел. Он, по-моему, все эти месяцы спал по четыре часа…

– Он себя не нехорошо ведет, – с непонятным ожесточением сказал Калягин, – он себя ведет, как последняя… А!

И Вовка в бешенстве ударил о ворота обтянутой перчаткой рукой. Звук удара был похож на выстрел. Шекель встрепенулся, вскочил и бешено залаял.

– Обещай мне одну вещь, – сказала Ирина.

– Какую?

– Ты помиришься с Денисом. То есть я знаю, что это не ты начал, но сейчас вы оба друг на друга дуетесь. Вот завтра будет вечеринка, и вы помиритесь, ладно?

Калягин несколько секунд молчал.

– Хорошо, – сказал ровным голосом, – ради тебя, Ира, все что угодно. Даже помирюсь с Черягой.

Когда Ирина ушла и ворота стали на место, Калягин открыл гараж и загнал туда «Ниссан». Шекель опять заволновался и прыгал вокруг машины, и Вовка достал с переднего сиденья сумку, а из нее – несколько завернутых в бумагу кусочков сахара. Сахар он скормил собаке, и та очень быстро затихла, свернулась в углу калачиком и заснула.

После этого Вовка открыл заднюю дверь «Ниссана», и на бетонный пол гаража из багажника выбрался еще один человек: невысокий и чуть полноватый, в синих джинсах и черной куртке, чей поднятый воротник почти полностью скрывал лицо. Человек покосился на спящего Шекеля и сказал:

– Черт, как он лаял… Не проснется?

– До утра – нет.

Человек повернулся к Вовке спиной, и тот разомкнул наручники, стягивавшие за спиной его запястья. Вовка Калягин был одним из трех-четырех людей, чей джип просто не мог быть обыскан на въезде в поселок, но чем черт не шутит?