– Так будет с каждым врагом Золотого Моста! – выкрикнул он. – Тел не снимать три дня. А ты, сотник, вернешься к своему Императору! Доложи ему, что его рабы исполнили приказ, стены и мосты захвачены ими и будут удерживаться положенные три дня. Но сперва ослепить его, дабы зрелище это стало последним, что он увидит, и отрубить правую руку, дабы не смел больше поднимать ее на наш мирный город. Пусть послужит это назиданием прочим!

– Хватит! – выкрикнул Мятежник. – Хочешь убить – убей, но зачем издеваться?

– Пусть имперцы боятся Золотого Моста больше, чем гнева Императора! Пусть знают, что здесь живет их смерть!

– Я против!

– А я тебя не спрашиваю! Командует тот, за кем сила. Раньше это был Атаман, теперь – я. За мной – самый могучий в мире город. А за тобой жалкие три десятка антов да полсотни лесных голодранцев.

– Ты забываешься, брат. – Мятежник вдруг успокоился, но в его голосе прорезались неприятные рычащие нотки.

– Лучше сделай что-нибудь полезное. Отправляйся к чубам и возьми их под контроль! Они еще понадобятся в войне!

– Это – приказ? – уточнил Мятежник.

– Ты правильно понял.

– Как же я покину город, если выезд запрещен?

– Тебе это не составит труда, думаю. Уходи, и сделай это так, чтобы формально приказ нарушен не был.

– Слушаюсь, господин. – Мятежник поклонился. Механик отвернулся, и последние слова его брата расслышал только Кислота: – Очень жаль, но ты забыл, что взорвать изнутри один город не в пример проще, чем целую Империю.

Кислоте вдруг стало дурно. Странные желания душили его. Это все трижды неправильно. Только что учитель придал войне новый облик. Хотя разве только что? Ночью в порыве ярости воины не жалели в Имперском квартале ни женщин, ни детей. Теперь казнены пленные. Безумие!

– Учитель… – он подошел к Механику. – Позволь мне отлучиться.

– Нет уж! Ты и моя почетная охрана будете сопровождать меня везде.

– Но у меня много дел.

– Займешься ими вечером. Сейчас мы проверим склады, оценим запасы пороха и оружия. Потом смотр войск, потом – флота, а уж потом можешь быть свободным.

– Учитель, не думаю, что мне стоит слишком часто мелькать в твоем присутствии. Морду мою заприметить могут. Тогда никакая накладная борода не поможет.

– Что-нибудь придумаешь. Не перечь мне хотя бы ты.

Механик развернулся и направился прочь, ничуть не сомневаясь, что ученик следует за ним. А Кислота смотрел вслед тому, кто раньше был ему ближе отца. Гордый разворот плеч, чеканный, твердый шаг. Учитель изменился даже внешне. Неужели для схимника власть стала непосильным испытанием? Или попытка Императора захватить его город родила нового, незнакомого Механика – настоящее чудовище, готовое переступить через любого.

– Как же я был слеп, – прошептал Кислота и поплелся вслед за Хранителем города, о котором он уже не думал как о своем Учителе.

А вскоре в Золотом Мосту прогремел взрыв. Позже скажут, что оставшийся на свободе имперский лазутчик пробрался на склад пороха и взорвал его вместе с собой, когда там был Механик. Это назовут местью Империи Золотому Мосту за невиданную казнь. Будут говорить об оставшихся в живых учениках Паучихи – ведь кто, кроме них, мог бы пробраться через заслоны «серебряных», миновать соглядатаев тайного приказа, перехитрить самого Изяслава Саблина, героя города, в честь которого вскоре назовут мост и целый квартал?..

Ночь не принесла Светлане успокоения. Она долго не могла заснуть, а когда все же забылась в дреме, пришли кошмары. Человек с лицом Искателя вновь и вновь убивал женщину. Только женщиной этой была сама княжна. В который раз звенел, падая, короткий меч, не сумевший спасти свою хозяйку, словно намекая, что есть в мире проблемы, которых оружием не решить. Чувство полнейшей безнадеги, сталь, легко разрезающая плоть, и хриплый голос: «Ты без оружия? Вон видишь, меч валяется. Поднять не хочешь?» – и руки сами тянутся к отточенному клинку. Вот ведь незадача, точно помнишь, что в прошлый раз не помогло, и все равно тянешься.

«Да когда же ты повзрослеешь?» – спросил кто-то голосом отца. Как давно княжна слышала его в последний раз! Она никому не нужна. Лишний ребенок в семье. И в выводке – тьфу ты, слово-то какое, словно про курицу с цыплятами, а прицепилось, засело в голове – она тоже лишняя. Все отправились на войну. А она, которая всегда могла донести до людей не только свои мысли, но даже чувства, здесь оказалась бессильна. Как объяснить им, что есть в мире проблемы, которых оружием не решить? Они привыкли полагаться на него. Даже схимники в последний свой час хватаются за меч.

«И косы свои состгиги. Хлопот с ними много. Пгощаться с пгежней жизнью – так уж пгощаться», – вдруг сказал Картавый. Светлана с трудом вспомнила наемничьего капитана. А ведь именно благодаря ему стала она играть на скрипке по-настоящему. Картавый стоял перед ней, изрубленный. Левая рука отсечена, держится на тонком кусочке кожи. Но лицо его изменилось, стало худощавым, в уголках раскосых глаз гнойные капельки, резко выпирают скулы. Словно давно не ел Картавый. И еще: он ведь явно степняк! Ордынец. Да нет же! Это же Бродяга, его лицо. А хромал он потому, что бедро до середины перерублено.

Наконец под утро все это закончилось. Княжна провалилась в тяжелый сон без сновидений. Проснулась она от криков на улице, абсолютно не отдохнувшей. Странное гнетущее чувство пустоты накрывало с головой. Снаружи царил какой-то непонятный шум. Девушка прислушалась. Похоже, народ созывали к крепостной стене. Зачем? А какая разница? Если и дальше сидеть в четырех стенах, она скоро расшибет себе голову, чтобы хоть как-то избавиться от беспросветных мыслей.

Толпа подхватила Светлану и понесла. Отстраненно девушка отметила, что на ее сапогах осталась грязь после той дождливой ночи, грязь, замешенная на крови. Раньше она не только свои вещи содержала в чистоте, но и Зануду с Барчуком часто попрекала нечищеными сапогами. Коса растрепалась. Переплести бы ее… Княжне было все равно. И безразлично, куда и зачем она идет вместе со всеми.

Дело близилось к полудню, солнце припекало немилосердно, а в воздухе – ни малейшего дуновения ветерка. У Восточных ворот уже собралась плотная толпа. Княжна протиснулась вдоль стеночки поближе к надвратной башне. Там, на верхней площадке, открытой солнцу и всем ветрам, собралось немало народу. Дородные мужи с окладистыми бородами, в шитых золотом кафтанах и высоких соболиных шапках, несмотря на жару. А еще она узнала псеглавцев. В том числе и того, который давно, в прошлой жизни уговаривал ее остаться среди антов. Северяне сбились тесной кучкой. Длинные плащи лесных братьев, блеск доспехов «серебряных».

Механика она заметила в последнюю очередь. Был схимник одет вроде бы просто, но на плечах лежал алый плащ, шитый золотом, а широкий пояс украшали крупные драгоценные камни. Конечно, Светлана раньше видела его мельком, но сомнений не оставалось: схимник изменился разительно. Все, не только одежда: манера держать себя, осанка, даже голос. А слова… Девушка просто не верила своим ушам. Неужели подобное может изречь познавший схиму?