— Значит, вы считаете, что поводом для истребления была вовсе не их вера.

— Вера была оружием пропаганды. Она давала прикрытие. Церкви всегда требовалось прикрытие, чтобы бороться с оппозицией. Но вы здесь в первую очередь имеете дело с силовой игрой, за которой скрывались финансовые интересы.

Тут я задал вопрос, который стоял в моей личной повестке дня под номером один:

— Как вы думаете, а катары могли выжить?

— Конечно же, уничтожить идею практически невозможно. Но церкви это почти удалось. Они напустились на альбигойцев так, будто те — исчадия самого дьявола. Каковыми в глазах церкви они и были. Катары же, конечно, придерживались прямо противоположного мнения. Они считали римскую католическую церковь воплощением зла. В их глазах богом Пап было животное из Апокалипсиса, только в другом обличье. Конечно, при таких отношениях сражение не на жизнь, а на смерть было неизбежно, так? Ни та ни другая сторона не оставили пространства для компромисса. Целью Папы было полное уничтожение, окончательное решение вопроса, если только таковое возможно. Но как убить теплые воспоминания и старые привязанности? Попадаются истории о катарах, скрывавшихся среди мавров в Испании. Говорили, что некоторые тамплиеры нашли убежище в других орденах, например у госпитальеров. Такие слухи позволяли инквизиции не сидеть без дела еще два столетия. В Южной Франции до сих пор сохранились небольшие приходы катаров. Люди там почитают традицию, ибо она стала для них национальной. Вряд ли хоть кто-то из них — прямой потомок альбигойцев. Возможно, это более поздние адепты.

Я спросил, известно ли ему что-нибудь о святом Арно. Он нахмурился, потянулся к стоявшему у него на полке старому тому в кожаном переплете — агиографическому словарю — открыл его.

— Нет. Такой статьи нет. Вы правильно запомнили имя?

— Его называют одним из катарских святых.

— Святым может назвать кто угодно и кого угодно. Но только еретические святые не признаются официальной церковью.

— А здесь, в Штатах, вам не доводилось встречать катарских сект?

Это вызвало недоуменный взгляд, но потом Фаустус разразился резким смехом.

— Ага, наконец-то вы об этом спросили… — Он принялся шарить в своем захламленном кабинете, вытащил из разных мест с полдюжины книг и отдал мне. Потом он возобновил поиски, забрался на неустойчивую стремянку и стал обследовать верхнюю угловую полку. Он достал оттуда тоненькую желтоватую брошюрку, — Выжившие катары — это вас интересует?

Книжечка, которую он мне протянул, представляла собой дешевое издание на газетной бумаге и в цветастой обложке. Название гласило: «Страсти абраксаса: Написанный его многострадальными слугами рассказ об их истории и учении». На заднике обложки стоял адрес: Церковь товарищества альбигойцев, Эрмоза-Бич, Калифорния. Я посмотрел на него, ожидая объяснения.

— Если говорить о религии, то Лос-Анджелес — настоящий отстойник. Эти люди попросили меня как-то прочесть им лекцию. Лет восемь, помнится, назад. Странная пожилая пара. Фамилия какая-то Берд… вроде Берд. Оба были сильно в годах. Не знаю — живы сейчас или нет Может, и живы. В религиозном слабоумии есть что-то такое… поддерживает гибкость тканей.

— И вы выполнили их просьбу?

— Какую?

— Прочли им лекцию?

— Да нет, конечно. В то время я был уважаемым ученым. А это значит — напыщенным жопоголовым педантом. Но съездить я к ним съездил. Из чистого любопытства. Оказались очень милыми людьми. Чокнутыми, но милыми. Накормили меня неплохим вегетарианским обедом. Крыжовенным супом. До сих пор помню.

— Вы мне советуете их отыскать?

— Вы спросили — есть ли еще живые катары. Вот вам возможность выяснить.

В его единственном глазу мелькнула озорная искорка.

— Вы меня разыгрываете. Эта парочка — всего лишь местные психи. — Он не сводил с меня игривого взгляда. — Разве нет?

— Вот что я вам скажу. Я провел с ними необыкновенный вечер, который надолго остался в моей памяти.

— Это почему?

— Вы когда-нибудь слышали об устных преданиях?

— Конечно.

— Вот это-то там и имело место. Урок устных преданий. Рассказ свидетеля.

— О чем.

— О крестовом походе против альбигойцев.

Он еще несколько безмолвных секунд сверлил меня ироническим взглядом, а потом разразился бурным смехом.

— Послушайте меня, Джонни. У нас тут не Оксфорд. И не Кембридж. И слава богу. Здесь земля доморощенных пророков и Эйми Семпл Макферсон{322}. У нас собственные методы изучения истории. Не трусьте. Не упустите этот шанс. Черт побери, вы можете на этом деле отхватить неплохую тарелку крыжовенного супа.

Фамилия этих людей была Физер, а не Берд{323}. Преподобный Сесиль Физер и его жена. Это мне удалось узнать, позвонив в Церковь товарищества альбигойцев. Она все еще была на прежнем месте — в Эрмоза-Бич. По телефону ответил спокойный женский голос с впечатляюще подчеркнутым британским акцентом. Она сообщила мне, что в субботу преподобный отец Физер будет читать проповедь на послеполуденном субботнем consolamentum{324}. Она добавила — так, будто это не требовало никаких пояснений, — что, по ее предположению, в это время должен состояться контакт. Да, все эти мероприятия открыты для публики. Если я хочу приехать — пожалуйста.

Не то чтобы мне очень хотелось туда ехать. Заметив озорной огонек в глазу Фаустуса, когда он говорил об этих людях, я решил, что он меня разыгрывает. Судя по брошюрке, которую он мне дал на время, Товарищество альбигойцев было похоже на одну из организаций из религиозного справочника, выпущенного «Лос-Анджелес таймс», — что-то между Прикладным мыслизмом и Храмом орошения прямой кишки. Она выглядела чуть более внятной версией помпезных изысканий отца Розенцвейга, была полна тех же самых загадочных упоминаний эонов, плером и пустот{325}. Язык преподобного отца Физера изобиловал средневикторианской пышностью, которая достигала прямо-таки невероятных успехов в плане препятствования хотя бы минимальному пониманию. Но в том, что касается понимания, вся прочитанная мной манихейская литература была ничем не лучше. Доктор Бикс сказал, что учение его церкви «укрытое». Это было еще мягко сказано. Катары с маниакальным упорством разрабатывали запутанную систему мироустройства, набитую всевозможными небесными чертогами. Главная цель этих до безумия мелких градаций состояла, кажется, в том, чтобы максимально развести духовное и физическое; это было какой-то разновидностью метафизического апартеида. По этой причине их доктрина была прочно защищена туманом невнятицы, по крайней мере для моего метафизически недоразвитого ума. А уходила эта невнятица в глубь веков.

Уже сама история крестового похода против альбигойцев уводила меня на семь веков назад. Но вскоре я узнал: альбигойцы были последним звеном в длинной череде катаров, конечной фазой ереси, возникшей на заре христианства. Обычно первым из христианских катаров (или гностиков — они были больше известны под этим именем в те времена) называли полумифического Симона волхва. Но даже и он, вероятно, не принадлежал к родоначальникам. Разве доктор Бикс не сказал, что его вера «старше Христа». Может быть, и так. В некоторых работах история катаров прослеживалась до времен чуть ли не доисторических. С чувством леденящего душу ужаса я был вынужден признать, что временные границы, в которых мы проживаем наши жизни и думаем наши думы, очень узки. Но есть другие (люди вроде брата Юстина, доктора Бикса, Макса Касла), чьи жизни принадлежат гораздо более широкому временному измерению, тайной истории, в которой наш век — только последняя страница в огромном томе, неизвестном остальному миру. Я чувствовал себя муравьем, ползущим по заднице слона и не догадывающимся, что несколько дюймов почвы под моими ногами — это часть какого-то большего мира, смысл и назначение которого неведомы мне. Неужели я и вправду надеялся, что жалкая группка религиозных психов из калифорнийского прибрежного городка сможет осветить мне путь в этом тумане.