еще помнили первые наши спектакли. Но скрывая усмешки, некоторые говорили:

— Нагляделись на ваши представления! Никаких билетов нам не надо.

Но не так легко отделаться от нас.

Мы бесцеремонно входили в каждый дом и, отсчитав с полдюжины билетов, клали на палас у очага.

Глава семьи махал руками:

— Что вы, что вы! Да у меня всего три человека.

Этого нам только и нужно было. Начинался торг, сколько ему полагается билетов. Во всяком случае, мы не уходили без барыша.

Лавочник Ходжи наотрез отказался брать билеты:

— Еще лошадь не лягнула меня в голову, чтобы бросать деньги на ветер. Память не отшибло, помню вашего мастера-шапочника…

Он говорил это, не глядя на меня, будто невзначай, но я чувствовал на себе его плутовато прищуренный глаз.

Как я ненавидел его в эту минуту!

В одном доме высокая городская женщина охотно распахнула перед нами калитку.

— А ложа есть? — спросила она.

Я первый раз слышу это слово, хотел переспросить, но Васак опередил меня:

— Есть и ложа. Для вас приготовили.

Женщина улыбнулась:

— Мы с Тиграном Аваковичем в Маиловском только в ложу ходили.

Тигран Авакович, маленький, тщедушный человек, стоял тут же.

— Да, да, только в ложу, — пробормотал он, согласно кивая.

Васак оторвал два билета и протянул ему.

— Сколько?

— Два миллиона, — не моргнув глазом сказал Васак.

Тигран Авакович снизу вверх посмотрел на жену, поворчал, но названную сумму из карманов своих извлек.

*

Каро растолковал нам, что такое ложа.

— Ну, мы не ударим лицом в грязь, — сказал обескураженный Мудрый, — мы мигом сообразим какую угодно ложу.

В день спектакля мы поставили перед сценой два лучших стула. Там обычно сидели музыканты, но мы этого не учли…

Вечером медленно стал прибывать народ.

Касса — так мы называли колченогий стол — помещалась у дверей зала. Для платы натурой у нас были заготовлены мешки. Деньги же складывали прямо под столом.

В зале раздался первый звонок. Снаружи у входа растерянно забегали безбилетники. Удар о железо за сценой уже возвестил о начале спектакля, когда в толпе рвавшихся в зал людей показалась мощная фигура женщины, купившей ложу.

— Пропустите, у нас ложа на руках, — кричала она, работая локтями, как веслами.

За ней пробивался муж, весь потный и истерзанный. В зале женщина на минуту остановилась, поправила мужу галстук и только тогда двинулась между рядами отыскивать свои места. Но едва только, раскланиваясь со своими знакомыми, они расселись, как пришли музыканты. Смерив непрошеную чету свирепым взглядом, они выхватили из передних рядов три стула и поставили впереди ложи. Еще минута, и зал наполнился веселым шумом оркестра.

— Это форменный обман! — сквозь звуки инструментов послышался визгливый голос женщины. — Кассира сюда! Я разделаюсь с несчастным аферистом.

Но я ждал такого оборота дела и благоразумно нырнул в суфлерскую будку.

*

Сбор от спектакля мы полностью сдали в сельсовет. Дядя Саркис пересчитал деньги, потрогал два мешка, туго набитые зерном, и сказал, прищурив задумчиво глаза:

— Конечно, на это школу не построишь, но для пустого желудка и крохи — пища.

Дядя Саркис с первых же дней своей работы в сельсовете взялся за школу. Он переговорил с крестьянами, и многие уже пожертвовали не один рубль из своих трудовых денег. Но работа двигалась медленно. Крестьяне еще не сумели оправиться от бесчинств дашнаков и турок, средств явно не хватало.

Чтобы внести свою лепту в фонд постройки школы, мы участили наши спектакли.

Дядя Саркис в нас души не чаял. Он посещал все наши представления, оказывал нам всяческую помощь.

Однажды в середине представления, во время перерыва, он прошел к нам за кулисы.

— Признайтесь, не парень ли в женской роли? — спросил он.

— Парень, — признались мы.

— А что, девушек у нас град побил? — серьезно осведомился он.

Девушки были нашим уязвимым местом, и напоминание о них опечалило труппу.

— Видишь ли, — сказал грустно Мудрый, — выходит, побил, если у нас нет ни одной девушки.

— А вы пробовали привлечь их?

Мудрый безнадежно махнул рукой:

— Пробовали, ничего не получается.

— А вот у меня получится, — задорно тряхнул головой комбед, и от его серых добрых глаз разбежались по всему лицу светлые лучики.

Мы с любопытством придвинулись к нему:

— А кто она?

— Асмик! Знаете такую? Внучка столяра Аракела.

Ребята мельком покосились на меня и на Васака. К счастью, Васак был в гриме, а меня окликнули со сцены, и никто не заметил нашего смущения. Раздался третий звонок, и все разбежались по своим местам.

— Желаю успеха! — бросил дядя Саркис нам вдогонку. — А Асмик пришлю к вам завтра.

Помахав нам рукой, он скрылся за занавесом.

*

Из районного центра, по ходатайству нашего дяди Саркиса, нам прислали новую пьесу. Это была одна из первых советских пьес. Она была очень длинной, и, кроме того, в ней не было женской роли. Это опечалило всех. Каждый раз перед открытием занавеса нам стоило нечеловеческих усилий заставить Васака надеть юбку.

А теперь есть девушка, роли же для нее нет. Переговорив с дядей Саркисом, мы начали перекраивать пьесу. Надо сказать, и здесь не обошлось без Каро.

Мы заточили бедную крестьянскую девушку в тюрьму. Ее пытают каленым железом, а она смело бросает в лицо палачам: «Пытайте, убивайте, негодяи, все равно от меня ничего не добьетесь». Ей готовят на дереве виселицу. Она спокойно смотрит на веревку и говорит: «Веревка не страшна для революционерки». Но палачи повесить ее не успевают. На сцену врываются красные, во главе с ее женихом-командиром. Палачи тотчас же падают под шашками красноармейцев, а девушка бросается в объятия возлюбленного.

Вписывая в пьесу новую роль, разумеется, каждый из нас рассчитывал играть командира, и потому на краски не скупились. Сцена спасения девушки завершалась долгим поцелуем.

Дяде Саркису понравились наши переделки.

— Действуйте, — сказал он и хлопнул по обложке рукописной пьесы тяжелой печатью.

В тот день мы распределили роли. Роль командира, жениха Асмик, получил Васак. Я туманно намекал, что командира не хуже Васака сыграл бы и я; ребята также туманно намекали на мой знаменитый провал. Я промолчал, смиренно оставив за собой обязанности суфлера и кассира.

За несколько дней до начала спектакля на видном месте, возле лавки Ходжи, повесили афишу. В ней Каро обещал зрителям исключительный спектакль и советовал им не жалеть денег.

На представление собралось действительно много народу. Героическое поведение девушки восхищало зрителей. Ее слова прерывались аплодисментами. Женщины даже всхлипывали.

В середине спектакля, в том месте, где командир целует девушку, вдруг в зале послышалось движение, к будке приближались шаги.

— Куда тебя несет? — раздались